Город замер. Внизу был вокзал. Трамваи. Тысячи пассажиров с детьми в ужасе смотрели, как на них медленно летят обломки самолета.

Но обломки «Максима Горького» не достигли земли.

Они исчезли в воздухе, растворились: ни тел, ни следов катастрофы — будто самолет на глазах у всей Москвы перешел в какие-то другие миры.

На Новодевичьем кладбище под могильной плитой, на которой золотыми буквами перечислены восемь членов экипажа и восемьдесят пассажиров «Максима Горького», в том числе и наш дядя Ваня Поставнин, нет никого.

Это просто мемориальная плита.

Специалисты утверждают, что по всем параметрам такой самолет не мог взлететь. Это какой-то нонсенс. Не летают такие самолеты. И приводят доказательства: когда авиаконструкторы решили повторить подобную конструкцию и соорудили точно такой же восьмимоторник «Илья Муромец», он даже и не подумал взлететь без дяди Вани. «Илью Муромца» потом разобрали, и в том году Центральный Авиационный институт города Жуковского получил первое место по сбору металлолома.

А тетя Шура осталась с Таней без всяких средств к существованию. Хотя Таня некоторое время работала в Театре Советской Армии — она все же выучилась на артистку, и у нее там была одна второстепенная роль без слов.

Она выходила на сцену, в нее стреляли, и она падала.

Степан Степанович Гудков был приглашен ею на спектакль, увидел Таню Поставнину в этой роли и был восхищен.

— Если б ты видела, как она упала! — рассказывал он Матильде. — Танька — великая актриса!

Но дальше этого падения дело у нее не пошло, после войны они продали московскую квартиру и окончательно переехали в Кратово. Таня стала работать учительницей в сельской школе. А тетя Шура Поставнина разводила цветы.

Цветов у них было полно, много роз и сирени. Розы выращивались под баночками, а сирень буйно расцветала весной — белая, махровая, лиловая, розовая и голубая, она аж полыхала за забором.

Тетя Шура постоянно занималась садом, а дом забросила совершенно. У них были кучи барахла, все это валялось и ветшало, никогда они не подметали, просто утопали в пыли и грязи. Ни посуду не мыли, ни окна, да и сами они — Таня с тетей Шурой — не мылись никогда.

Таня вышла замуж, родился мальчик Алеша. Но Танин муж очень скоро от них убежал. А мальчик рос, и вскоре выяснилось, что он гений. С шести месяцев этот Алеша читал научные журналы и рассуждал на философские темы, хотя он тоже никогда не мылся, с утра до вечера лежал в кровати, даже когда вырос и стал молодым человеком, и никто ему не стриг ногти.

Однако вся их семья была сторонником здорового питания. Поэтому они в огромном количестве поедали зеленый лук. Таня нарезала огромные тарелки лука, поливала маслом — в день они обязательно съедали по тарелке лука. У них ничего не было, кроме сирени, роз и лука.

Поставнины очень редко выходили из дома. Тетя Шура собирала на макушке седые волосы в пучок, носила шапку с отворотами, закрывающими уши, какую-то длинную рубаху по щиколотку и галоши на босу ногу.

Все думали, что она сумасшедшая, в такой тетя Шура жила грязи.

Она ходила по помойкам, набирала старую обувь, пустые банки, половики, разную дохлятину и сжигала все это на костре. Отвратительный запах сжигаемого мусора распространялся в поселке Старых Большевиков. Жители страдали от этой вони, писали жалобы в поссовет и всячески хотели выжить ее из поселка.

Только мой дед Степан не давал тетю Шуру в обиду, разъясняя всем и каждому, что тетя Шура Поставнина — не сумасшедшая, а великий аскет, причем очень высокого уровня, у которого покончено со всеми жизненными правилами.