И к Тарлини.

А через четыре мили увидел бивачный костер...

Глава 4

Он не остановился бы, если бы не услышал вопль. Но это задело его. Он принадлежал к роду людей гордых и честных, готовых прийти на помощь. В повседневной жизни они редко сталкивались со злом, однако столкнувшись — боролись. Вопль означал, что кто-то попал в беду, а он никого не оставлял без подмоги.

Сверил ориентиры, чтобы не сбиться с пути к городу, вильнул влево к купе корявых деревьев и кустов, высившейся одиноким монументом на древнем поле битвы. Самые высокие деревья вонзались в темное небо, словно сабельные клинки, из которых вымахали молодые побеги. Костер, разложенный на краю зарослей, метался и приплясывал, как взбесившееся чудовище. Тоэм нырнул в темноту средь деревьев и поплыл между ними, выискивая человеческие фигуры, которые наверняка должны были там обнаружиться.

И точно. Кучка мужчин в ветхих одеждах сидела вокруг костра. Он разглядел, что на самом деле сидят они вокруг очень маленького мальчика. Мужчины оказались небритыми угрюмыми существами. "Кочевники", — подумал он. Шатаются по пустыням Базы-II в поисках того немногого, что там можно найти, время от времени забредают в город, удовлетворяют в публичных домах потребность в женщине, одурманиваются на постоялых дворах элем и винами. Мальчик представлял собой уменьшенную копию мужчин. Нечесаный, одетый в отрепья, притулился в центре образованного мужчинами полукруга. Лишь одно отличало его. Глаза.

Белые глаза...

Снежные глаза...

Это не были глаза альбиноса, в них отсутствовал характерный розоватый оттенок. Кроме того, волосы мальчика были темные, кожа смуглая. Глаза же не просто светло-голубые, на грани бесцветности, а белые, чисто белые. Радужка белая, зрачок еще белей.

— Давай, — сказал крупный мужчина, последний из полукруга, — По одному за раз. Ну, может, по два, — предупредил мальчик дрожащим голосом.

— Еще чего, — возразил мужчина. — А остальным, конечно, придется час дожидаться, покуда по два за раз грезят. Раньше ты вводил в транс всех шестерых.

— Я устал. Мы целый день грезим.

— И всю ночь будем. Завтра в город идем. Ты доведешь нас до нужной кондиции, обостришь ощущения до крайности, чтобы мы до конца чуяли все, что делаем, чтобы ежесекундно и полностью вкушали каждую выпитую каплю и проглоченный кусок, чтоб минуты, которые мы проведем с женщинами, показались нам днями и месяцами.

— Годами, — поправил жирный кочевник, утирая со щек капли пота, пока они не скатились вниз и не юркнули в бороду.

— Вы убьете меня, — предостерег мальчик.

Кочевник, который говорил первым и больше всех смахивал на главаря компании, схватил щипцы, вытащил из костра раскаленный уголь, еще подержал его над огнем, а потом швырнул в мальчика. Уголь скользнул по худенькому плечику, оставив коричневый след от ожога.

Мальчик опять испустил тот же визг, который Тоэм слышал с дороги. Этот визг не выдерживал сравнения ни с одним, когда-либо им слышанным. Это был сразу десяток визгов, и каждый следующий на сотню децибел превосходил предыдущий. Тоэм представил, как они летят в бесконечность, далеко за пределы человеческого слуха, кружась и кружась по спиральным орбитам — целая вечность визгов.

— Мы тебя свяжем, — объявил жирный, поднимая руку и тыча в мальчика. Под мышкой расплылось огромное, во весь бок, мокрое пятно. — Мы тебя свяжем и набросаем углей на физиономию, один за другим, а потом их еще разогреем. Они прогрызут черепушку и попадут прямо в мозги.

Мальчик опять завизжал. Даже деревья, похоже, услышали и содрогнулись.