— Покажите, — потребовал мэтр первым делом, когда Василий представился. Нанять такси, чтобы приехать к Кальяненко, оказалось вовсе не жалко.

— Простите, Ари…

— Борис Сергеевич, — поправил Кальяненко-Бирюков. — Незачем. Вы говорите, что оборвали мой номер с объявления. Бумажка при вас?

— Конечно, — Василий протянул ему тот клочок. Титан киберпанка возложил на нос очки и осмотрел клочок. Даже принюхался. Молча протянул клочок обратно, и Василий обмер. Ничего там не было на клочке. Хотя трудно перепутать: бумага очень уж странная, плотная и вязкая, что ли — отрывать клочок было трудно. И пусто! Невидимые чернила, что ли? Или как это объяснить? Василий никогда не ощущал себя настолько глупо. Сейчас его выпроводят, и хорошо, если не презрительно. Кальяненко, говорят, на резкости не скуп. Уж как приложит…

— Моего телефона нет в справочниках, — пояснил Кальяненко. — Чаю хотите? — предложил он неожиданно. — Раз уж так получилось.

Василий прошёл за ним, как сонная собачка на поводке — послушно и пошатываясь. Автоматически зашёл в ванную, куда указал хозяин дома, вымыл там руки. А в голове всё одно вертелось: не понимаю, как такое могло случиться? Идиотские шутки! И почему Кальяненко не разозлился?

— Какой был почерк? — поинтересовался Кальяненко, и Василий со страху всё вспомнил. Почерк похож на женский, точно. Чёрные чернила, кое-где растёкшиеся. От сырости, должно быть. Приклеено поверх всех прочих объявлений, девять хвостиков с телефоном.

— Что вам в чай, молоко или лимон? Или просто чай? Я вот люблю просто так, — пояснил Кальяненко. — Вы что дрожите, испугались?

— Испугался, — признал Василий. В чае Кальяненко тоже разбирается. А почему он дома один? У него жена и двое детей. Вроде бы не сезон отпусков, вон какая унылая осень.

— Так значит, вам нужна моя муза, — улыбнулся Кальяненко. — Смелое решение, молодой человек. А что вы пишете?

Василий покраснел.

— Так… ничего, Арист… простите, Борис Сергеевич. Ерунду всякую.

— Если вы скажете Музе, — именно так обратился, с заглавной буквы, — что пишете ерунду, я вам не завидую, — заметил Кальяненко. — Тогда и начинать не надо было. Покажите.

— Простите?

— Покажите, что написали. У вас же с собой? Или что у вас в папке?

Папка. Хоть убей, Василий не помнил, зачем взял её и, что хуже, что там внутри. Непослушными пальцами расстегнул папку — и действительно, нашлись несколько листков с тем самым рассказом.

— Да вы пейте, пейте, — Кальяненко вновь снабдил нос очками, и откинулся на спинку стула. — Не стесняйтесь. Это Глаша, супруга моя, напекла. Я обожаю пирожки, а вы? Угощайтесь! — и погрузился в чтение. Взял со стола трубку — о да, знаменитая его трубка, чёрная, с головой чёртика, всегда с ней на фотографиях, посмотрел на гостя — не возражаете? Гость не возражал. Дым, тем более, оказался ароматным.

Читал он творение Василия с непроницаемым выражением на лице. В конце концов, Василий осмелел, и попробовал предложенное. В пирожках его жена толк понимает, не отнять. Он съел три, и с удовольствием продолжил бы, но тут Кальяненко перестал походить на каменного гостя.

— Это ваша первая работа? На тот конкурс, в газете? Совсем неплохо, Василий. Да вы ешьте, не стесняйтесь. Только попробуйте сказать, что не понравилось.