|
«Неужели недостаточно, что одного брата могут убить?!» — воскликнула Лилиан, а Нелл швырнула в нее подушкой, потому что Альберта никогда, ни за что не могли убить, а говорить такие вещи — значит накликать несчастье. Том помог сестрам повесить на окна холст для затемнения, но осмеял их за то, что они боялись цеппелинов. Впрочем, после того, как ему оторвало кисть, он поверил, что цеппелины опасны. Сестры ходили в больницу его навещать, но по крайней мере теперь его никто не мог обвинить, что он отсиживается в тылу, с такой-то рукой. Нелл как раз собиралась написать Альберту об этой истории, как он вдруг неожиданно для всех обнаружился у дверей — пришел на побывку. Рейчел только буркнула: «Лишний рот кормить», но, конечно, она никогда не любила Альберта.
Увидев Альберта, сестры были совершенно уверены, что он вырос, — ни одна не помнила его таким высоким. Вокруг глаз у него были тонкие морщинки, и он бы проспал все время отпуска, если бы ему позволили. Когда его спрашивали о войне, он отшучивался и ничего толком не говорил. Сестры словно не могли насытиться Альбертом, они бы проводили с ним каждую минуту, просто глядя на него, — так были рады, что он дома. Раньше Альберт всегда заботился о них, а теперь они хотели заботиться о нем, висли у него на шее и гладили по голове, словно он был младенцем, а не большим взрослым старшим братом. Когда Альберту пришла пора возвращаться на фронт, они махали ему вслед на вокзале, а потом простояли на перроне еще минут десять, глядя на пустые рельсы. Пока они там стояли, им казалось, что они еще не совсем расстались с братом, и только через силу они смогли сдвинуться с места и вернуться домой, где Рейчел сказала: «Ну что, уехал он, свет ваших очей?»
* * * Фрэнк решил, что Джека доконал шум. Артобстрел продолжался без передышки три дня и три ночи, и Джек становился все молчаливей, хотя и не сошел с ума, как некоторые солдаты, — просто замкнулся в себе. Как ни странно, Фрэнка шум не очень беспокоил — Фрэнк думал, это потому, что он привык к постоянному уханью гаубиц, но он просто оглох на правое ухо. На самом деле его беспокоил не шум, а смерть — точнее, то, как он должен умереть. В том, что умрет, он не сомневался — ведь он воюет уже два года и шансы теперь не в его пользу. Чтобы хоть как-то выносить происходящее вокруг, Фрэнк начал молиться. Уже не о том, чтобы остаться в живых, а только о том, чтобы вовремя увидеть идущую к нему смерть. Он боялся умереть внезапно и желал хотя бы заметить летящий к нему снаряд, чтобы успеть приготовиться. Или предвидеть каким-то непостижимым образом снайперскую пулю, которая вышибет ему мозги — неожиданно для тела. «И пожалуйста, Господи, — просил он, — сделай так, чтобы это был не газ». Всего лишь неделю назад целый батальон в параллельном окопе — «батальон друзей» с фабрики в Ноттингеме — накрыла низко идущая волна газа, накатилась бесшумно, солдаты не успели и понять, что происходит. Теперь они все безмолвно захлебывались, утопая на суше, на койках в госпитале. В ночь перед атакой никто не мог спать. В четыре часа утра, когда уже светало, Фрэнк и Джек привалились к брустверу из мешков с песком, и Фрэнк скрутил сигареты для себя и друга и еще одну для Альфа Симмондса, который стоял на часах — точнее, укрылся, сжавшись, на стрелковой ступени у них над головой. Джек затянулся скудной самокруткой и, не глядя на Фрэнка, сказал: — Я не пойду. — Куда ты не пойдешь? — не понял Фрэнк, и Джек засмеялся и указал в сторону ничьей земли: — Туда, конечно. Туда не пойду. Альф Симмондс тоже засмеялся и сказал: — Еще бы! Он решил, что Джек шутит, но Фрэнк-то понял, что это никакая не шутка, и ему стало тошно. Все было тихо, пока не прозвучал приказ. |
