— С тебя теперича, Марья-искусница, пяток блинков причитается! — Маринкин папаша протянул мне яйца, не отрывая при этом взгляда от выреза моего халатика.

Я почувствовала, как щеки постепенно заливаются густым румянцем.

— Спасибо, Роме… Роман Роменыч. Грейте чайник, скоро блины принесу.

Замешивая тесто, я думала о соседке. Родителей своих она всегда недолюбливала. Непросто стать нормальным человеком, когда твои предки такие неряхи. Но Маринка старалась. Особенно в последнее время, когда, покинув школьные стены, каждая из нас стала жить обособленной жизнью. Мы стремительно отдалялись друг от друга, забывали вчерашних друзей-одноклассников, детские свои интересы и обзаводились новыми, как тогда казалось, настоящими впечатлениями. Так и Маринка ушла в подполье и где-то доставала деньги, потому что я частенько видела ее в новом наряде.

Правда, со вкусом у нее существовали серьезные проблемы — не ориентировалась девочка из пролетарской семьи в тонком искусстве создания цветовых гармоний и дамского ансамбля. Хотя эпоха всеобщего дефицита, когда найти достойную вещь стоило больших усилий, уже канула в лету. Маринка покупала только те вещи, которые были одобрены мной. Или перед свиданием, бывало, забежит ко мне: «Мэри, посмотри, я нормально выгляжу? Да? Красная юбка с бордовой блузкой не смотрится? Слушай, пойдем ко мне на минутку, подскажешь, какую кофточку надеть, а? У меня сегодня такая важная встреча!»

Смешная она! Шуток не понимает до сих пор — напрочь! Иногда забудешься, скажешь что-нибудь несерьезное, а она все за чистую монету принимает, дуться начинает. Приходится ей объяснять, что я ничего плохого не имела в виду и вовсе не хотела ее обидеть. Тяжеловатое общеньице получается. Да и в серьезных вопросах на ее понимание рассчитывать не приходится. Начнешь о чем-нибудь сложном рассуждать, а Маринка глазами хлоп-хлоп, на лице глуповатая улыбочка и — «ни бе, ни ме, ни ку-ка-ре-ку» — что сказать не знает. Школу Маринка закончила на твердые четверки — брала усидчивостью. А еще она — добрая. Глупая, обидчивая, но добрая. За это можно многое простить — по-настоящему добрых людей всегда днем с огнем искать приходится.

Кстати, может, Маринку на поездку, что называется, за компанию подбить? Заодно и разузнать, откуда столь бессмысленное созданье извлекает доход на гардеробные обновленья! Вдвоем легче будет маршрут выбрать. Надо с ней потолковать и про доходы, и про походы, а то с этими вступительными экзаменами отстала я от жизни.

Блины были готовы. Я щедро отделила от высокой дымящейся стопки треть и положила на отдельную тарелку. Потом нехотя переоделась из халата в джинсы и бадлон: не люблю совершать лишних телодвижений, да больно не хочется, чтобы похотливый глаз Роменыча опять пасся в моем декольте. На этот раз пришлось запирать дверь. Ведь коли Маринка до сих пор лежебочит, вытащить ее из постели и в кратчайшие сроки доставить к себе на кухню — дело во времени трудноопределимое. Но до блинцов моих она охотница! Накормлю, а потом устрою ей допрос с пристрастием.

— Уже с блинами. Куда же столько?! — из вежливости спрашивал Роменыч, быстро захватывая тарелку с блинками.

— Ничего, они у меня вкусные, сами не заметите, как съедите.

— Да, твои блины раз попробуешь — никогда других не захочешь. Что, пойдешь эту соню тормошить?

— Пойду, что делать.

Плыву по коридору и спиной чувствую взгляд Маринкиного папаши. Да сюда надо в парандже приходить! Я завернула в подружкину комнатенку. Давненько я здесь не была. Первое, что бросалось в глаза, — пришпиленный над столом огромный плакат солиста группы «Кармен». Висит здесь лет пять. Ничего себе мужчина, только взгляд больно наглый.

— Маринка, хватит валяться, пролежни начнутся!

— Что… начнется? — спустя минуту раздался голос из-под одеяла.