– Так и было. Я… Появились проблемы, Калеб.

Она больше не могла вынести криков, доносившихся из кухни.

– Какие? – прямо спросил он.

– Большие, – осторожно ответила Кэт. – Спасибо за звонок, Калеб, но мне действительно пора.

На кухне наступила зловещая тишина, не предвещавшая ничего хорошего, так же как и доносившиеся ранее крики.

– Увидимся утром. – Вы…

– Я должна идти, Калеб.

Кэт повесила трубку, прежде чем он успел остановить ее, и вернулась на кухню. Она поговорит с Калебом завтра, когда будет точно знать, в чем дело. Сейчас она вообще ничего не понимала.

Но, увидев прислоненную к стене огромную картину, Кэт, застыла на месте, потеряв дар речи.

– Она называется «Время», – прокомментировал Тоби.

А Кэт все стояла и смотрела, не в силах оторвать от картины глаз.

На ней были изображены три периода жизни женщины: сначала молодая девушка, счастливая и влюбленная, затем женщина средних лет, уже слегка разочарованная в жизни, и, наконец, пожилая дама, все еще красивая, внутренне спокойная и безмятежная.

Без всякого сомнения, картина являлась шедевром. Портрет женщины, которую Кэт боготворила, был так безукоризненно выполнен, с такой теплотой и любовью, что невольно вызывал слезы.

Женщина, изображенная на картине в своих трех ипостасях, не была Китти. Это была Кэтрин Мэйтланд!

Кэт осуждающе посмотрела на Тоби, и ее глаза вспыхнули.

– Так ты знал! Все это время!

Она так ошиблась в Тоби, считая его совершенно безобидным!

Художник опустил голову.

– Я знал это еще до нашего знакомства, – угрюмо ответил он, умоляюще глядя на Китти. – Мой агент – та самая блондинка, с которой меня однажды видели, Кэт, – продолжал он, – решила, что для моей выставки нужно что-то выдающееся, что привлекло бы внимание широкой публики. После некоторых неудачных попыток я напал на след Кэтрин Мэйтланд, жившей в этом доме после ее исчезновения из общественной жизни. Я с трудом поверил своей удаче, когда оказалось, что дом куплен внучками Кэтрин. А потом совсем нетрудно было выяснить, что Китти и есть та женщина, которую я искал. Рейнольдз как-то спросил меня, почему я решил обосноваться здесь. Теперь вы все знаете.

Лучше бы им оставаться в неведении. Они симпатизировали Тоби, доверяли ему, а он так поступил!

– Это действительно потрясающая картина, Тоби, – наконец заговорила Китти. – Но как тебе удалось так четко уловить мои черты и отразить в них…

– Ясность и покой? – с воодушевлением закончил Тоби. – Потому что вы такая и есть, Китти. Я начал восхищаться вами много месяцев назад.

– Ах, какая чувствительная натура! – съязвила Кейт. – Ты нас просто использовал, Тоби. Всех без исключения. Приехал в деревню, специально подружился с нами, чтобы нарисовать вот это! – она яростно ткнула пальцем в картину.

Кэт понимала ее гнев и негодование, она тоже чувствовала себя обманутой и сейчас ненавидела Тоби, но не восхищаться портретом не могла.

Безусловно, Тоби мог по праву гордиться своим творением.

Уже во второй раз за последние пятнадцать минут боковая дверь кухни распахнулась и кто-то вошел.

Кэт в изумлении уставилась на Калеба Рейнольдза. Выражение его лица было мрачным, а глаза буквально пронизывали Тоби насквозь.

А как же Адам? Он не мог оставить его одного. А вдруг малыш проснется?

– Я фактически захватил в плен проходящую мимо соседку и попросил ее приглядеть за ним, – объяснил ей Калеб, снова с удивительной легкостью читая ее мысли.