Изменить размер шрифта - +

– Завтра, думаю, мы поточнее узнаем, в чем он состоит, а там и переоденемся в соответствии… Договорились?

Я кивнула и пошла к подъезду.

Дома, даже не сбросив туфель того же кошмарно делового стиля, что и костюм, я достала фотографию нашего восьмого «Б». Вот он, Шаман. Стоит в первом ряду, где отводилось место для самых низкорослых. Белая рубашка с трудом сходится на его груди и сборит на боках. Черная челка закрыла лоб и половину глаз, пухлые губы расползлись на пол лица. Это уже не цыган, а индус какой то. Или индиец… Кто знает, как правильно? В общем, любимец моей бабушки – Радж Капур.

А вот я. Маленькая, тщедушная, с двумя тощими хвостами над ушами. Натуральная питерская Масяня. Думаю, что в школе я Лешку тоже совершенно не привлекала. Я вообще никого не привлекала. Михайлушкин привлекся, когда я уже несколько похорошела. А случилось это после школы, когда мне исполнилось восемнадцать. По настоящему привлекательной я стала лет в двадцать пять. Так что Михайлушкин не прогадал, когда женился на восемнадцатилетней. Хотя потом, как вы уже знаете, решил, что все таки прогадал. Впрочем, куда это меня опять понесло? Мой бывший муж Денис меня нынче не интересовал совершенно.

Я придвинула к себе настольное зеркало. Вот я нынешняя. Теперь почему то все у меня круглое: лицо, серые глаза и даже прическа – кругло начесанная стрижка, утратившая свои неназойливо наползающие на щеку пряди. Ничего общего со школьной Масяней. Неудивительно, что Шаман меня тоже не узнал. И как же мне себя вести? Признаться, что я его одноклассница, или не стоит? Наверное, не стоит. Вряд ли ему понравится, что я помню его низеньким толстеньким цыганистым Раджем Капуром в дешевых джинсах. Как там было написано в газете? «Выбирают успешных и счастливых». Лешка Шаман таковым не был. О нем надо забыть. Алексей Ильич Шаманаев – это совсем другое дело. Мне стоит поддерживать его новый имидж.

А что делать с моим имиджем? Против шаманаевской секретарши Анжелки я выгляжу чудовищно. Не случайно она не почувствовала во мне никакой угрозы и никакой ревности к Егору, с которым так трогательно расцеловалась. К сожалению, мне уже не двадцать лет. И даже не двадцать пять. Для Анжелок я – уже отработанная пустая порода. Шлак. Интересно, какие отношения связывают бывшего Шамана с его секретаршей? И вообще, как у него дела на личном фронте? На ком женат? Сколько детей? О том, что он по счастливой случайности может оказаться холостым, я старалась не думать. Такого подарка жизнь мне преподнести не может.

Весь вечер я перебирала свои не слишком многочисленные наряды. Все казалось неподходящим. Все не то… все не так… Либо слишком ярко, а потому не для работы, либо старо и немодно. А прическа? Может, еще раз сходить в парикмахерскую? Я взглянула на часы. Если в ту, что на углу, то, пожалуй, еще можно успеть.

– Девушка, – обратилась я к молоденькой парикмахерше, – нельзя ли меня как нибудь перестричь по другому?

– У вас для изменения образа слишком короткие волосы, – совершенно незаинтересованно ответила она.

– И что? Неужели ничего нельзя сделать? Совсем совсем?

– Ну, почему… Можно сделать еще короче… Такую… почти мужскую стрижку… Раньше ее называли тифозной… Хотите?

– А мне пойдет?

– Ну… не знаю… Вообще то, у вас правильное лицо. Должно пойти.

– Тогда стригите!

– Как скажете.

Домой я вернулась вполне тифозной с затылка, как в старых фильмах про войну или революцию, и чуть ли не в два раза помолодевшей. Не женщина, а сорванец! Гаврош, которому остригли его классические пряди до плеч, но оставили на лбу лихую рваную челку по самые брови! При этом всякую круглость с моего лица как рукой сняло. Довольная собой, я вбежала в Димкину комнату и распахнула его шкаф.

Быстрый переход