В вечер знакомства, около полуночи, когда Дима провожал Свету, город игриво и чуть навязчиво развлекал их тестами на совместимость. От метро надо было пересечь по диагонали всего пару дворов – гарантия того, что, даже когда на такси не хватает, парень домой вернется. В первом из «пятерки» вылезла среднестатистическая тетенька в поре «ягодка опять», отряхнулась, словно на ней было много чувствительно жмущих напастей, и с трогательной хозяйской аккуратностью закрыла дверь. Машина немедленно заголосила дурной сигнализацией. Опытная автомобилистка нырнула туда, откуда только что выбралась, и совершила некое техническое действие, после чего средство против угонов заткнулось. Но стоило ей выйти наружу, как «не роскошь» завопила, казалось, еще оглушительней. Так повторялось четыре раза. Затем тетенька брезгливо сплюнула, подбоченилась и принялась орать на машину. Количество синонимов слова «гадина» убеждало в том, что русский язык велик и могуч навеки. И не только филологически. У нас такие великолепные гласные, что можно перекрикивать воющую сигнализацию. Не с первой попытки, но довольно быстро владелица полностью заглушила ее голосом. Кроя «мразь поганую» во всю ивановскую, опустилась на сиденье, чем-то щелкнула и покинула салон. Дверцей саданула уже варварски. Огонек на ветровом стекле уверял: машина не беззащитна. Но надо ли говорить, что то ли запуганная, то ли оскорбленная сигнализация молча выдержала расставание. А тетенька, идя к подъезду, часто оборачивалась и с ненавистью глядела на «падаль железную», дескать, не вздумай, мать твою «копейку»… Тихо смеяться, а потом громко хохотать Дима со Светой начали и закончили одновременно. Правда, секунда в секунду. Что необыкновенно их окрылило.

Во втором дворе между двумя многоэтажками – одноподъездной и многоподъездной – была проложена узкая асфальтовая дорожка длиной всего-то метров тридцать. С декабря ее расчищали на треть только со стороны одноподъездного дома. Жильцы пригрозили коммунальщикам судом. И после новогодних каникул те подсуетились со стороны многоподъездного: соскребли снег и лед тоже с трети длины. Середина осталась нерасчищенной – жутковатая бугристая короста, толстеющая не по дням, а по часам. И никто не желал прикладывать умеренно мозолистые руки к лому. А ведь посмотришь на дворников – работают крупными стаями, никакого индивидуализма. Поэтому заваленный осадками, утрамбованный ногами прохожих участок меж голых полос асфальта представлялся символом неведомой войны двух армий. Света живописала Диме историю вражды приезжих южан на примере злосчастной наледи. И – о, чудо! – молодые люди высказали совершенно одинаковые мысли по поводу «ладно понаехали, так они работать не хотят». И посмотрели друг на друга с какой-то особенной, чуть ли не слезливой теплотой.

Но апогеем душевной близости стала плюшевая мышь или крыса. Света узрела ее в киоске в переходе – хорошенькую, мягонькую, нежно-серенькую с обилием розового на лапах, ушах и мордахе. Почему-то в девушке конвульсивно вздрагивает малый ребенок, стоит ей полюбить. То ли, сама того не ведая, проверяет наличие у юноши отцовского инстинкта на случай беременности. То ли, отлично ведая, что творит, пытается сообщить ему, мол, кроме забавных игрушек и ласковых фраз мне от тебя ничего не надо. Даже цветы и шампанское – всегда твоя инициатива. А уж тряпками и ювелиркой ты меня, нежную, просто совращаешь. О первом варианте мужчины не догадываются. А второй им нравится, особенно пока не решили, будут совращать или нет.

Но влюбленный Дима всего лишь умилился и сразу купил зверушку. Свете она показалась очень веселой.