Эдди без труда узнал одну из самых ярких примет экзетерского кампуса. Мертвые мальчики стояли в дверях главного здания академии, где под заостренным фронтоном над дверью была надпись на латинском. На белом мраморе, выделявшемся на фоне кирпичного фасада и лиственно-зеленой двойной двери, были начертаны призывные и требовательные слова:

HVC VENITE PVERI

VT VIRI SITIS

(«U» в словах HUC, PUERI и UT было начертано, конечно, как «V».) На фото в пиджаках и галстуках были Томас и Тимоти в год своей гибели. Томас в семнадцать почти производил впечатление взрослого мужчины, а Тимоти в пятнадцать выглядел еще мальчишкой. И стояли они на фоне этой самой двери, которую чаще других выбирали для фотографий тщеславные родители бесчисленных экзонианцев. Сколько несформированных тел и душ вошли в эту дверь под строгим и грозным приглашением:

ВХОДИТЕ СЮДА, МАЛЬЧИКИ,

И СТАНОВИТЕСЬ МУЖЧИНАМИ

Но этого не случилось с Томасом и Тимоти. Эдди обратил внимание, что Марион сделала паузу в своем рассказе — взгляд ее упал на розовый кашемировый джемпер, который (вместе с ее сиреневым лифчиком и соответствующего цвета трусиками) лежал на кровати.

— Боже милостивый — только не розовое с сиреневым!

— Я не думал о цветах, — признался Эдди. — Мне нравится… кружево.

Но его глаза выдали его — он смотрел на вырез лифчика, но не мог вспомнить, как это называется. В голову ему пришло слово «расщелина», но он знал, что это называется иначе.

— Декольте? — подсказала ему Марион.

— Да, — прошептал Эдди.

Марион подняла глаза на фотографию своих счастливых сыновей над изголовьем кровати: Huc venite pueri (входите сюда, мальчики) ut viri sitis (и становитесь мужчинами). Эдди с трудом продирался через свой второй год курса латинского: впереди его ждал еще третий год мертвого языка. Он вспомнил о старой экзетерской шутке относительно более точного перевода этой надписи («Приходите сюда, мальчики, и становитесь мучениками».) Но он чувствовал, что Марион не в настроении для шуток.

Глядя на фотографии своих мальчиков на пороге зрелости, Марион сказала Эдди:

— Я даже не знаю, успели ли они познать женщину.

Эдди, вспомнив фотографию Томаса в ежегоднике 53-го года, на которой тот целует девушку, подумал, что Томас, может быть, и успел.

— Может, Томас и успел, — добавила Марион. — Он пользовался успехом. Но Тимоти — точно нет. Он был такой застенчивый…

Голос ее стих, а взгляд переместился на кровать с цветовой гаммой сиреневого и розового — ее джемпер и нижнее белье, привлекшие ее внимание чуть раньше.

— А ты знал женщину? — спросила вдруг Марион.

— Нет, конечно нет, — сказал ей Эдди.

Она улыбнулась ему — сочувственно. Он попытался не выглядеть таким несчастным и ненужным, каким, по его убеждению, он казался со стороны.

— Если бы умерла девушка, не узнав мужчины, то я бы могла сказать, что ей повезло, — продолжила Марион. — Но что касается мальчика… боже мой, ведь этого хотят все мальчики, правда? Мальчики и мужчины, — добавила она. — Разве это не так? Разве вы все не хотите этого?

— Да, — сказал безнадежным голосом шестнадцатилетний мальчишка.

Марион подошла к кровати и взяла сиреневый лифчик с невероятным декольте, потом она подняла и трусики, а розовый кашемировый джемпер откинула в угол кровати.

— Ну, это уж было бы слишком, — сказала она Эдди.