|
Мы всегда едим пирожные только со второй чашкой кофе. Этот ритуал напоминает мне о моей матери, которая никогда не позволяла себе выпить раньше семи часов вечера. Она считала важным придерживаться «принципов». В наших краях это было редкостью. Как и я, она родилась и выросла в Кёркспи, маленьком городке, ютящемся в бесцветном, тоскливом углу в северо-восточной части Шотландии. Исторически сложилось, что люди там занимаются ловлей рыбы, чтобы добыть средства к существованию. В Кёркспи виски называют «живой водой» и ценят пуще материнского молока — полагаю, из-за того, что оно притупляет боль и вечный страх перед всегда поджидающей моряка смертью или увечьем. Сейчас этот рыбацкий городок почти погублен наркоманией, безработицей и отупляющей бедностью. Там плюнуть нельзя без того, чтобы не попасть в брошенный лодочный сарай или навес, но страсть к «живой воде» все так же сильна, как раньше. И даже стала сильнее. Я люблю выпить с друзьями бокал или два вина (и даже иногда три или четыре), но в Кёркспи меня считали бы трезвенницей.
Жители Кёркспи совершают буйные выходки, наносят ничем не обоснованные оскорбления, затевают драки и избивают незнакомцев, блюют, мочатся и совокупляются на улице, занимаются членовредительством, упиваются до бесчувствия и не имеют ни копейки за душой — и никого это не удивляет. Все потому, что люди там поклоняются «живой воде», не имея «принципов» моей матери. Черничные кексы, конечно, гораздо менее разрушительны. — Знаешь, чего тебе не хватает? — спрашиваю я Лауру. Я выбрасываю мысли о Кёркспи из головы — при моей практике это нетрудно. — Мне не хватает сногсшибательного миллионера, ростом шесть футов два дюйма, который души во мне не чает и бросается исполнять каждое мое желание еще даже до того, как я его придумаю, — деловым тоном сообщает Лаура. — Я не об этом. — Это хорошо, потому что ты, похоже, отхватила себе последнего. Ты невозможно везучая. — Может быть, сходим куда-нибудь вечером? — Я не могу себе этого позволить. За те три года, что я ее знаю, я уже успела привыкнуть к подобным ответам — а с тех пор, как я вышла замуж за Филипа, она обращается к ним все чаще. Когда мы с ней были вольными птичками, то таскались по барам, пабам и клубам каждую вторую пятницу. Сейчас она соглашается все реже. Это не ее вина. После такого семейного краха любая бы погасла. — Вовсе не обязательно идти в дорогое заведение, — возражаю я. — Даже если мы выберем дешевый клуб, мне все равно придется платить няньке — если я вообще смогу найти няню, которая не будет выставлять миллион условий, а просто придет работать. Дама, которую я нанимала в прошлый раз, поставила меня в известность, пиццу какой фирмы она предпочитает, и по ее милости я не смогла записать «Футбольных жен», потому что она заявила, что будет смотреть их сама и запишет на свою кассету! Я это уже слышала. Это уже ни в какие ворота не лезет. — Тогда приезжай ко мне, вместе с Эдди. Разопьем пару бутылок вина. — Придется ехать домой на такси. Это дорого. — Останешься. — Мы создадим неудобства. Филип тяжело работает. Вернувшись вечером домой, он наверняка не обрадуется, увидев дома целую толпу. — Филипа нет на этой неделе. Он вернется только в пятницу поздним вечером. А мне толпа не помешает. Я вижу, что она колеблется. Возможно, она сейчас думает о том, как замечательно было бы провести двадцать четыре часа не в окружении бетонной пыли и людей с электрическими дрелями в руках. Я скрепляю сделку, сказав: — Я приглашу Амели. Думаю, она не откажется. Мы договариваемся собраться в пятницу. Я достаю из сумочки журнал «Хит», и мы погружаемся в него. |
