– А если придется конфискацию применить за злостное сопротивление? – спросил Поспелов. – На кого им опереться?

– Там есть сельсовет, председатель Акимов, милиционер Ежиков, актив… Вот пускай и опираются. А я поеду в Степанове, в Желудевку. Я сам по себе. У меня шуму не будет.

– Либеральничаешь ты, Федор, вот что я тебе скажу.

– Я – либерал? – Озимов сжал свой кулачище, повертел его перед столом Поспелова. От напряжения пальцы его покраснели, а бугристые свилистые шрамы налились мертвенной синевой. – Погляди! Вот этот рубец от мадьярского палаша, а вот это, – указал на запястье, – казацкая шашка отметину оставила. Рукой этой шесть лет рубил без роздыха. Вот какой я либерал! Но хватать за шиворот и трясти беззащитных мужиков и баб не желаю. Понял?

– Понял, чем мужик бабу донял, – сказал Поспелов. – Эдак-то и я откреститься могу. Я тоже воевал и ранение имею. А кто директивы исполнять будет?

– Какие директивы, Мелех? Штродах захотел чудо в решете сотворить – луга, мол, распашем да репой засеем. Целину поднимем? Нашел целину на лугах! Зараза… А мы с тобой сгоняй мужиков до кучи, чтоб они эту репу сеяли… А потом нам же по шее этой репой.

– При чем тут Штродах? Доклад на пленуме делал Каминский.

– А этот субчик лучше? Он семинар проводил. Наши, из Рязани, были там. Так знаешь, что он им говорил?

– Что?

– Лучше, говорит, перегните палку в этой коллективизации. Если и пострадаете, то за дело революции. Потом вас простят, оценят.

– Пойми ты, Федор, дело ж не в Каминском и не в Штродахе. Они только проводники.

– Проводники, говоришь? Да чьи проводники-то? Ты забыл, что раньше пташки покрупнее их пели? Да то же самое, то же самое. Не успели принять толком новый курс – лицом к деревне, они уж мины стали под него подводить. Помнишь брошюру Преображенского? Де-мол, капитализм построен за счет колоний; но так как у нас колоний нет, то давайте строить социализм за счет деревни. И тут же подхватили эту идейку… И Троцкий, и Зиновьев, и Каменев. Да мало ли их? Бона, целую платформу состряпали.

– Преображенский – сын орловского попа. Вот он и завирает…

– А другие тоже в попах состояли?

– Ладно распаляться! – успокаивал его Поспелов. – По-твоему, все перевернулось вверх дном? Ну и ну…

– Да ты не нукай. Вспомни тезисы оппозиции! Мол, давай обложим десять процентов крестьян принудительным заемом в 200 миллионов рублей. Вот тебе и деньги. Выкачаем излишков 200 миллионов пудов, отвезем за границу, обменяем на станки – вот тебе индустриализация. Кого обложим-то? Ведь кулаков всего два с половиной процента! И это называется экономической политикой? Это живодерство, а не политика. И правильно врезал им Дзержинский на апрельском Пленуме в двадцать шестом году. Мы, говорит, приняли курс лицом к деревне, а Каменев предлагает нам кулаком по деревне. Эх, жалко, помер. Он бы им врезал за издевательство над ленинским курсом.

– Не пойму я, ты – что ж? Против линии на коллективизацию?

– Не против я коллективизации, – поморщился Озимов. – Я не хочу, чтобы людей гоняли, как баранов. Против головотяпства я.

– Ну, кооперативный план не с неба свалился!

– А ты Ленина читал? В его статье о кооперации есть хоть слово о колхозах? Нет же. Это значит, что он не выпирал их на первое место, не требовал к ним центрального внимания партии. Это значит, что колхозы еще не ко времени, колхозы – наиболее трудный вид кооперации.