– Как телега немазаная, – сказал Прокоп. Вел, вел, и вдруг резкий щелчок – грох!

– Стой! – скомандовал Прокоп сам себе, потом Лепиле: – Леонтий, давай зубило! Вот гляди… зуб стронутый на большом колесе. Выбивай его! Потом наклепаем…

– Гляди-ка, ты, Прокоп вроде бы и в логун не смотрел, а нашел, – сказал Лепило.

– Это он по з-з-звуку ап-ап-ап… – судорожно забился Иван Заика в тяжкой попытке выговорить нужное слово.

– Ладно, завтра доскажешь, – остановил его Лепило.

– Тьфу ты, Лепило, мать твою, – облегченно выругался Заика.

Работая, они вечно поругивались и подтрунивали друг над дружкой. Лепило был приземистый мужик медвежьего склада, лохматый, рукастый, с тяжелой загорбиной и мощной, в темных рытвинах шеей. Носил посконную рубаху до колен и с широким раструбом сапоги, как конные ведра. А Иван был высок и погибнет, с длинной, как тыква, лысой головой. Ходил босым с закатанными выше колен портками.

– Иван, зачем портки засучил?

– Г-г-гвозди везде… З-з-зацепишь – п-ыарвешь еще.

– А кожу обдерешь?

– Зы-а-растет.

Выбивая зубилом «стронутый» зуб, Лепило донимал Ивана:

– Иван, а Иван? Ты бы хоть поблагодарил гостя, – он нам услугу оказал, зуб нашел больной, а мы сидим как немые.

– З-з-з…

– Хватит, он тебя понял.

– Тьфу, Лепило! Мать твою…

– Счас я ему розочку подарю, – отозвался от стенки Серган.

Он встал, выбрал из ящика длинный шестидюймовый гвоздь, сжал его за шляпку, как тисками, железной черной ладонью, а другой рукой, ухватив за конец, стал легко свивать в колечки: на бицепсах, на открытой груди его заиграли, затрепетали крупные мускулы.

– На, – подал он Прокопу скрученный розочкой гвоздь.

– Что ж ты добро портишь? – сказал Прокоп, кидая это Серганово изделие. – Был гвоздь, а теперь финтифлюшка.

– Виноват, ваше-вашество! – гаркнул Серган, выпучив глаза и вытягиваясь по швам. – Счас исправлюсь.

Он поднял розочку, стиснул опять гвоздевую шляпку в своей каленой ладони и, ухватив за конец, пыхтя и синея от натуги, вытянул гвоздь во всю длину.

– Ваша не пляшет, – осклабился Серган, поигрывая гвоздем.

На дальней церковной паперти проскрежетала отворенная железная дверь, в притвор выплыл в рясе с крестом отец Афанасий.

– Ой, погоди-ка! – Лепило кинул зубило и бросился в кузницу.

Через минуту он вышел, держа в длинных щипцах разогретую докрасна подкову:

– Серган, на-ка отнеси попу подарок.

– Чаво? – Серган обалдело глядел на того, не понимая.

– Сейчас поп двинется на кладбище, в часовню служить. А ты вон на тропинке, через дорогу, положь подкову. Он ее подымет, а мы поглядим.

– Гы-гы! – Серган ухватил щипцы с подковой и в два прыжка пересек дорогу, положил горячую подкову на тропинку и моментально вернулся.

– А теперь все в кузницу. Ну, ну, марш! – скомандовал Лепило.

Поддавшись какому-то безотчетному озорному искушению, они сгрудились все у раскрытых дверей, глядя на неспешно идущего по тропинке отца Афанасия. Даже Прокоп неожиданно для себя поддался игре: подымет подкову или мимо пройдет?

Отец Афанасий шел, глядя в землю.

– Ишь, какой настырный, – сказал Лепило. – Все под ноги глядит… Поди, клад ищет…

– Счас найдет.

Отец Афанасий увидел подкову, приостановился в минутном раздумье – брать или нет? Стоящей показалась подкова, нагнулся, поднял и тут же бросил ее.