– Но если она будет тебе в тягость, возьми с собой маму.
– Маму? – взвился Федор Федорович. – Чтобы я там утопился? Да ни за что на свете! И как это Шурка может мне быть в тягость? А маму свою… отправь в какой-нибудь санаторий. Пускай там со старперами сюсюрится!
Федор Федорович и вообще-то терпеть не мог свою тещу, по многим причинам, но особенно, до зубовного скрежета, его раздражали некоторые ее словечки, такие как, например, «сюсюрики» и производные от него, а еще «кукусики». В устах тещи эти слова могли означать все что угодно. Иной раз, когда к Шурке приходил кто-то из детишек и они не в меру резвились и шумели, теща говорила снисходительно: «Ну и что? Пусть кукусики посюсюрятся!» Федор Федорович готов был ее убить. Впрочем, теща отвечала ему взаимностью. И за глаза говорила о нем «серость непроцарапанная!». Она была твердо уверена, что дочь ее достойна куда лучшего мужа, более богатого, более гламурного, или, по крайней мере, знаменитого.
– Да! Елизавета Марковна, это я!
На пороге стояла пожилая женщина со следами былой красоты на безнадежно увядшем интеллигентном лице и неуверенно улыбалась.
– Здравствуйте, проходите, пожалуйста, в комнату. О, вы с цветами… Это мне? Как мило… Хотите кофе?
– С удовольствием, – неожиданно для самого себя согласился Федор Федорович.
– Садитесь, прошу вас! Какой вы большой, просто Илья Муромец!
– Да что вы! – рассмеялся Федор Федорович. – Ну на Илью Муромца я все-таки не тяну, хотя бы уж потому, что сидеть на печи тридцать лет и три года для меня неприемлемо. Но за сравнение спасибо!
– Минутку, и я подам кофе!
Хозяйка вышла из комнаты. Федор Федорович огляделся вокруг. Комната была обставлена старомодно, но очень уютно. На стенах картины и фотографии в большом количестве, шелковый абажур над круглым столом и всюду книги, книги… Ему вдруг стало хорошо здесь. А почему – пойди пойми.
Вскоре вернулась хозяйка с подносом, на котором стоял фарфоровый кофейник, чашки, сахарница и сливочник.
– Вот, прошу вас! Ох, я растяпа…
Елизавета Марковна вынула из старинного буфета красного дерева вазочку с печеньем.
– Ох, я уж и забыл, что существуют такие кофейники! Здорово! Спасибо!
Она налила в изящную чашку кофе.
– Берите сахар, сливки…
– Благодарю вас, но я предпочитаю черный кофе.
– Ну как вам будет угодно, а я люблю со сливками и сладкий…
– Елизавета Марковна, у вас так хорошо, уютно, что я чуть не забыл, зачем, собственно, явился. Вот! – он протягивал ей пухлый конверт. – Юра просил вам передать.
– А что это? – слегка испуганно спросила старая женщина.
– Это деньги. Десять тысяч долларов.
– Что? Вы с ума сошли?
– Да я-то здесь при чем? Юра сказал, что они с вашим сыном когда-то договорились… Если с кем-то из них что-то случится, во что бы то ни стало помочь матери.
– Боже мой! Они об этом думали? – по щекам ее катились крупные слезы. – Но это же огромные деньги…
– Да, сумма существенная…
– Но что же мне с ними делать? – растерянно спросила Елизавета Марковна.
– Ну, для начала поменять какую-то сумму на рубли, а остальное лучше все-таки положить в банк.
– Боже мой! – она сжала пальцами виски. – Но в какой именно? Я совсем не разбираюсь… Кругом только и слышишь – тот банк прогорел и этот…
– Есть еще вариант – снять в банке ячейку и хранить там. |