|
Так Марина ждала когда-то Рустама. А под салфеточкой – фасоль, зелень, паштет. На сковороде – люля-кебаб из баранины. У Марины была азербайджанская школа – много зелени и специй. Бедная Людка никогда так не питалась. Ее повседневная еда была – яичница с колбасой и магазинные пельмени.
Людка молча поглощала еду в плохом настроении, потом шла в туалет и возвращалась в хорошем – легкая, лукавая, оживленная. – Мам… – обращалась она к Марине. Марину коробила простонародная манера называть свекровь мамой. Ну да ладно. – У нас на первом этаже есть сосед – алкаш Димка Прозоров. Марина отметила, что Прозоров – аристократическая фамилия. Может быть, Димка – опустившийся аристократ. – Так вот, у него трехкомнатная квартира, он ее может обменять на двушку с доплатой. – Какую двушку? – не поняла Марина. – Ну, на нашу. У нас же две комнаты. А будет три. У каждого по комнате. Вам с Алей – одна. Нам с Сашей – спальня. Максиму – третья. – А телевизор где? – спросила Марина. – У вас. Не в спальне же. – Значит, мы будем ждать, когда вы отсмотрите свои сериалы? У ребенка режим. – Да ладно, мам, – миролюбиво сказала Людка. – Разберемся, ей-богу. В трех же лучше, чем в двух. Людка поднялась и опять пошла в туалет. Оттуда вышла разрумянившаяся, раскованная, как будто сняла себя с тормоза. Марина представила себе квартиру алкоголика. Туда просто не войдешь. – А какая доплата? – спросила Марина. – Пять тысяч. – Людка вытащила из сумочки дорогие сигареты. – Чего? – Чего-чего… Ну не рублей же. – Долларов? – уточнила Марина. – Ну… – Людка закурила. Это был непорядок, в доме дети, но Марина смолчала. – А он что, один в трех комнатах? – удивилась Марина. – У него семья, но они сбежали. – Людка красиво курила, заложив ногу на ногу. Ноги в капроне поблескивали. – Сбежали, но ведь прописаны, – резонно заметила Марина. – Пропишутся в нашей. Мы же их не на улицу выселяем. Мы им двухкомнатную квартиру даем. В том же подъезде. Привычка тоже много значит… «Пять тысяч доплата, – размышляла Марина. – Тысяча – на ремонт. Итого шесть». Значит, она с ребенком остается без единой копейки. Заболеть – и то нельзя. А впереди – одинокая больная старость. Старость – всегда одинокая и больная, даже в окружении детей. – Нет у меня денег, – отрезала Марина. – Да ладно, мам… Вы квартиру продали. У вас больше есть. Откуда она знает? Наверное, Алечка проговорилась. Алечка, как старушка, везде сует свой нос. А что знают двое, знает свинья. То есть Людка. – Не дам! – отрезала Марина. – Мне пятьдесят лет. И оставаться с голым задом я не хочу. – Мам… Ну вы ж приехали… Вы ж живете. |
