|
В духе «дорийской» концепции выдержано, например, фундаментальное исследование К. Хека о Крите , вышедшее несколько лет спустя после опубликования книги Мюллера. К этой же концепции близки и взгляды таких видных античников середины XIX в., как Герман и Шеман . Однако, среди ученых других европейских стран теория Мюллера вызвала резкую реакцию. В Англии с критикой Мюллера в 40-х годах прошлого века выступил Дж. Грот . Большой раздел II тома «Истории Греции» посвящен Спарте (о Крите упоминается лишь мимоходом). Спарта, по мнению Грота, - вовсе не эталон «чистого эллинизма», как думал Мюллер . Это совершенно своеобразное государство, отличное от всех других греческих (в том числе и дорийских) государств. Своим своеобразием оно обязано законодательству Ликурга (или того человека, который скрывался под этим именем). Грот, таким образом, в целом принимает традиционную версию искусственного происхождения спартанской конституции, хотя и признает, что в предании о Ликурге (особенно в том его варианте, который мы находим у Плутарха) много позднейших вымыслов. Вместе с тем, наивная вера древних в божественную мудрость законодателя получает у Грота принципиально новое, научное освещение. Государственный строй Спарты не является порождением особого дорийского духа, как думал Мюллер, но с другой стороны, его нельзя просто извлечь из головы человека Ликурга, как плод его исключительной политической прозорливости. Все основные спартанские законы и учреждения несут на себе отпечаток тех исторических условий, при которых конституция Ликурга была пущена в ход во второй половине IX в. до н. э.: ожесточенная борьба с соседями, постоянная угроза извне и изнутри (со стороны порабощенных илотов) - все это требовало превращения государства в единый военный лагерь . Именно эту цель и преследовали те изменения, которые были внесены Ликургом в жизнь спартиатов: железная казарменная дисциплина, постоянная военная муштра, изоляция от внешнего мира и т. д.
Главный удар Грота был направлен не против тех националистических тенденций, которые нашли свое выражение в теории Мюллера. Классовое чутье крупного буржуа подсказало английскому историку, где таится главная опасность мюллеровской концепции. Проецируя спартанский «космос» с лежащими в его основе принципами уравнительности в отдаленное доисторическое прошлое Греции, Мюллер, может быть, сам того не желая, наводил своих читателей на мысль, что таково и было первоначальное состояние человечества. Под угрозой оказалась извечность и незыблемость принципа частной собственности. Поэтому, подчеркивая уникальность спартанской государственной организации, ее непохожесть на другие греческие конституции, Грот в то же время основное свое внимание сосредотачивает на развенчании легенды о спартанском «коммунизме». Он допускает, что предание, сохраненное Ксенофонтом и Плутархом, имеет своей исторической основой чисто внешнее равенство в образе жизни спартиатов (одежде, пище и т. д.), что по мнению Грота, вполне соответствует казарменному режиму, существовавшему в Спарте. В остальном рассказ Плутарха представляет собой простой вымысел. Прежде всего это относится к знаменитому Ликургову переделу земли. Эта часть предания, по мнению Грота, есть ни что иное, как опрокинутый в прошлое проект аграрной реформы Агиса IV. Одновременно Грот очень тщательно подобрал свидетельства источников, на основании которых можно заключить, что в Спарте существовали большие богатства и господствующим было имущественное неравенство граждан . Полемика, начатая Гротом, продолжалась и во второй половине XIX в. и приобрела в это время еще большую остроту в связи с развитием сравнительно-исторического метода и появлением так называемой «общинной» теории. Экономисты и историки права, выдвинувшие эту теорию, нередко иллюстрировали свои положения о первобытном «коммунизме» ссылками на спартанскую систему землепользования, а также на спартанские и критские сисситии . |
