– Тут много кружков, – сказала она и закрыла за собой дверь.

Кружков, действительно, было много. После музыки мы с мамой решили, что я хочу рисовать. Но кружка рисования не было, была только изостудия.

Это была настоящая изостудия. Человек десять довольно взрослых людей в абсолютной тишине рисовали чайник. Возле чайника на старом потрескавшемся столике лежала сморщенная груша. От вида этой груши мне даже во рту стало противно.

– Ну давай, садись, – сказал руководитель изостудии, задумчивый и медленный человек в старой вязаной кофте. Он дал мне цветные карандаши и большой лист ватмана. И ушел. Я долго не мог понять, что нужно делать. Напряженная обстановка действовала угнетающе. Видимо, задумчивый в вязаной кофте просто забыл объяснить мне задание. Все рисовали какие-то тени, штрихи. Зеркала. Тучи. Горы. Правда, на некоторых рисунках я все-таки узнавал скучную полудохлую грушу.

...Видимо, задание было на самом деле такое: нарисовать чайник, чтобы его никто не мог узнать. Для этого художники использовали только простые карандаши и еще какой-то черный уголь. Мрачные закопченные сосуды на белых ватманских листах увлекали меня в дебри фантазий.

Я представлял себе черный закопченный чайник, который висит над костром на суковатой палке. Вокруг сидят партизаны. Партизаны молчат. Сегодня у них был трудный день. Они минировали мосты, заваливали дороги спиленными деревьями, сбивали самолеты, уничтожали технику и живую силу немецко-фашистских захватчиков. Теперь партизаны пьют чай из чайника и слушают сводку Совинформбюро.

Чайник моего соседа почему-то больше походил на индейский. Я живо представил себе черный индейский чайник, который висит над костром на суковатой палке. Кругом горы, возможно, Кордильеры. В воздухе стрекочут цикады. Индейцы сидят молча. Сегодня у них был трудный день. Они пасли мустангов, охотились за косулями, строили вигвамы. Теперь индейцы пьют чай из чайника и молчат. Только вой волка доносится откуда-то издалека.

У одной девочки чайник напоминал какую-то древнегреческую или даже, возможно, этрусскую вазу. Я быстренько представил себе древних греков или этрусков. Они сидят вокруг костра. Женщины пляшут ритуальные танцы. Этруски пьют вино из своей чаши, очень напоминающей чайник. Где-то далеко на них идут походом древние греки во главе с Александром Македонским. Вот войско Александра Македонского делает привал. Воины сидят вокруг костра, и греют чай: на суковатой палке висит их любимый боевой чайник. К ним подходит Александр Македонский. «Здорово, ребята!» – весело приветствует он своих воинов.

...Я так устал от этих мыслительных дебрей, что неожиданно ничего не нарисовал.

Ко мне подошел задумчивый человек в вязаной кофте.

– Может, тебе простые карандаши дать? – с интересом осведомился он.

– Нет, спасибо, – сказал я устало. – А у вас есть какое-нибудь другое задание?

Вязаная кофта посмотрел на меня задумчиво и повел в другую комнату. Там дети разного возраста что-то лепили.

– Вот, смотри, – взял меня за рукав Вязаная кофта и придвинул носом к чему-то такому, чего я сразу не понял, даже не

смог охватить взглядом. – Мы делаем панораму боев 1905 года. Если хочешь, можешь принять участие.

Я просто ахнул.

– Слушайте! – закричал я громко. – А что это такое?

– Это панорама боев 1905 года, – сердито повторил Вязаная кофта. Он сел за свое место и начал вырезать что-то из бумаги. – У нас все ведут тихо, – после некоторой паузы сказал он и покраснел, замолчав.

Но я понял, что он хотел сказать. Он хотел сказать, чтобы я тоже вел тихо. Он пропустил слово «себя». Все ведут себя тихо. Поэтому я резко представил, как вести тихо.