Иначе был бы нарушен принцип Гейзенберга.
— Я слежу за ней, Кеннет, — сказала Мария. — Это не замкнутая кинолента. Я достаточно знакома с кинофильмами, чтобы разобраться в этом. Кинолента не может донести бесконечные вариации световых бликов на поверхности воды, а эта картина может. В текущей воде бесконечное число завихрений, а возможности киноленты ограничены. Чтобы показать то, что я уже видела, потребовалось бы более полутора километров кинопленки. — Она ни на миг не отрывала глаз от картины с тех пор, как был снят чехол.
Картер растерялся. Мария понимает в искусстве больше, чем он. Если она назвала эту вещь произведением искусства, то едва ли следует сомневаться. Никуда не денешься.
— Значит, это правда? — спросил он.
— Да, — подтвердила Мария. Она продолжала неотрывно смотреть на картину. Изображение было объемным и цветным (как в большинстве новых телевизоров), и время от времени Мария слегка изгибала шею, словно пыталась получше разглядеть что-то.
— Ну, хорошо, — сказал Картер. — Согласен: все, что вы говорили о картине, — правда. Но нескольких минут мало, чтобы решить, нравится вам вещь или нет.
— Конечно, — согласился Рамирес. — Возьмите ее с собой. Повесьте на стену у себя в доме. Понаблюдайте за ней несколько недель. Затем сообщите мне, нравится ли она вам. Расскажите, удалось ли мне задеть вас, взволновать. Тогда вы будете в состоянии решить, искусство это или нет.
— Хорошо, — сказала Мария. — Сделаем, как он говорит, Кеннет. Для себя я уже решила и думаю, что через неделю-другую ты со мной согласишься. И даже если не согласишься, все равно мне бы хотелось, чтобы картина повисела у нас в доме. Она меня очаровала.
— Тебе это действительно нравится, Мария? — осторожно спросил Картер.
— Да.
Он обратился к Рамиресу:
— Мы увезем ее с собой. Но прежде позвоним в Центральную нотариальную контору и уведомим их, что этот шаг не должен истолковываться как согласие купить картину и никоим образом не означает, что условия контракта выполнены.
— Очень хорошо, — сказал Рамирес. — Но раз вы заговорили о нотариальной конторе, думаю, что было бы неплохо кое-что добавить к финансовой стороне нашей сделки.
— Вы хотите поднять первоначальную ставку? — спросил Картер.
— Да. Возникли некоторые дополнительные расходы, которых я не предвидел, и мне хотелось бы возместить затраты.
— Каковы ваши условия и что вы мне можете предложить?
— Если вы останетесь довольны картиной, то заплатите мне пятьдесят тысяч и еще десять тысяч за испытательный срок. За то, что картина будет в вашем доме, пока сделка еще не состоялась. Деньги выплатите переводом на счета некоторых благотворительных обществ, которые я вам назову.
— За испытательный срок! — воскликнул Картер. — Десять тысяч за то, что равноценно прокату! Да что вы о себе возомнили?
Рамирес выпрямился и заговорил холодно и с достоинством.
— Я — Рамирес. Я создал эту картину. Я вложил в нее свою жизнь и душу. Я художник. Мне не кажется, что я запрашиваю слишком много.
— Почему ты так расстроен, Кеннет? — спросила Мария. Она наконец оторвала свой взор от картины и глядела на мужа с какой-то непонятной улыбкой. — Ты же ничего не потеряешь, разве что решишь, что картина действительно стоит шестидесяти тысяч.
— Хорошо, — сказал Картер. Кровь стучала у него в висках, его охватила ярость оттого, что он сам не понимал причин своей злости. — Хорошо, но не будьте слишком уверены в том, что вам удастся быстро разбогатеть, Рамирес. |