В перерывах между служением искусству на этом фестивале я увидел и услышал много интересного. Прошлой ночью слышал нечто, что больше по вкусу тебе, чем мне, — прекрасное исполнение «Сказок Гофмана». Эту вещь спасло лирическое сопрано Антонии. Девушка франко-канадского происхождения по имени Мишель Ларо. Позднее мы с ней встретились на ужине. Она не очень красива, но довольно интересна. Не волнуйся, ее ресницы затрепетали при виде не меня, а Джулиана Эветта. Думаю, она собирается в Европу. Постарайся ее не пропустить.

Прости, что не посылал тебе ничего, кроме открыток, но обычные репетиции Эветта оставляют мало времени на личную жизнь, не говоря уж о переписке. С ужасом думаю, что произойдет, если кто-то заболеет. Уверен, его не удовлетворит ничего, кроме свидетельства о смерти.

Почему я об этом подумал? Должно быть, потому, что чихнул три раза и сильно болит горло. Но скоро все пройдет. Я не собираюсь умереть от воспаления легких…»

Никола сдавленно вскрикнула и уронила письмо на колени. Умереть от воспаления легких! Спасибо Джулиану Эветту, которого «не удовлетворит ничего, кроме свидетельства о смерти, если кто-то заболеет».

Шутка Брайана обернулась трагедией… Шутка, которая благодаря Джулиану Эветту стала жестокой действительностью.

«И он еще смеет хранить мою фотографию! — в бешенстве подумала Никола. — И упрекать меня за то, что я не улыбаюсь ему. Не желаю больше его видеть! Я не смогу работать там, где придется каждый день встречаться и любезно разговаривать с ним».

Но когда после бессонной ночи она приехала в квартиру тети, все мысли об уходе с работы тут же рассеялись. Николу заворожила атмосфера почитания и триумфа, окружавшая Торелли. Частичная изоляция, в которой жила оперная дива до своего вчерашнего успеха, полностью исчезла. Газеты, разбросанные по всей квартире, громко кричали об ее возвращении, называя его событием номер один в мире музыки, повсюду были цветы, и то и дело раздавались телефонные звонки от друзей, знакомых и даже врагов. Эта классификация принадлежала самой Торелли, и как она цинично заметила, «чем больше букет, тем сильнее раздражение и зависть».

Днем появился Дермот Дин. Он зашел не только поздравить звезду с триумфом, но и сообщить, что уже стали поступать предложения насчет дальнейших выступлений.

— Это фантастика, — заметил он с видом человека, который искал золото, а нашел платину.

— Нет, — возразила Торелли. — Все вполне естественно. Никто не слышал меня уже несколько лет. Они решили, что я постарела, и это правда, и что мои силы иссякли, чего на самом деле не произошло. Те, кто больше других насмехались надо мной и называли «старушкой», теперь оказались в первых рядах поклонников. Откажись от всего!

— Джина! Только не от всего!

— От всего, — повторила она. — Кроме, конечно, контракта с «Ковент-Гарден», который уже подписан. Люди должны понимать, что они не могут заполучить меня так просто.

Дермот Дин провел носовым платком по слегка вспотевшему лбу.

— Но, милая моя, как профессионал, ты ведь нуждаешься в выступлениях.

— Естественно, — улыбнулась Торелли. — Я хотела сказать, откажись для начала. Конечно, они попросят еще. Брось, Дермот, не буду же я учить тебя!

Он с облегчением рассмеялся и сказал:

— Думаю, оперный театр совсем другое дело?

— Я уже сказала: контракт подписан.

— Только на «Макбет» и «Трубадура». Но появилась еще одна мысль, Джина.