С удовольствием бы вычеркнула из своей памяти тот предпоследний день в Эйлате. Черт меня дернул набрать его номер! И без того было понятно, что Дэвид не хочет меня больше видеть. Я – развлечение на пару часов… «Господин Маковски и его супруга здесь больше не живут». Какая спешка! Неужели трудно было хотя бы попрощаться! Да, впрочем, что это я?! Разве я хоть капельку сержусь на Дэвида? Разве я хоть чуточку меньше стала его любить из-за того, что он не простился со мной? Он считает, между нами ничего не может быть. Разные города, разные страны, Лиз. Конечно, что могут поменять в такой ситуации слезные прощания? Тогда я дала себе слово не вспоминать о нем, но… он все время присутствует где-то рядом. Его глаза не оставляют меня, и я пытаюсь использовать их как призму, через которую мир видится прекрасным… И эти зеленые, подсматривающие за мной огоньки на левой руке…

14 апреля

«Дорогая, как только вернешься, позвони мне. Очень соскучилась». Сегодня я услышала хрипловатый мамин голос на автоответчике. Это было неожиданно, упало на голову, как спасательный круг. Она улетела на гастроли в США накануне моего отъезда в Израиль и должна была вернуться только через неделю. Бог увидел мои страдания и прислал ее раньше. Мне безумно захотелось увидеть маму в ту же минуту, рассказать о переполняющих чувствах. Все равно, даст ли она совет или начнет, как всегда, яростно спорить со мной, – лишь бы не сидеть в пустой квартире наедине со своими мыслями. Я была растеряна, подавлена впечатлениями. Дэвид – то новое ощущение, с которым я не могу справиться в одиночку.

Мама так обрадовалась моему звонку, словно мы не виделись целую вечность. Она была сама любезность, что с ней редко случается. От одного ее возгласа: «Ты уже в Мадриде!» – мне стало легче. Мы договорились встретиться в шесть на нашем месте, и я сразу же поверила, что она сумеет мне помочь.

Наше место – небольшое, уютное кафе неподалеку от Plasa del Sol. Там варят отличный кофе и подают хорошие вина. Поэты, режиссеры, художники – кого только не встретишь в этом заведении. «Кафе потерянных» – так его называют, но мне не верится, что люди, коротающие там время за чашечкой кофе, – потерянное поколение. Разве Соледад Эставес, Ла Валенсиана, – потерянная? Да она – воплощение уверенности!

Когда я вошла, ее еще не было, а все столики были заняты. Соледад всегда опаздывает. Я заказала себе кофе и устроилась на террасе.

Маму можно заметить издалека даже в яркой мадридской толпе. Она быстро шла по улице, и, казалось, толпа расступалась перед нею. Каждое ее движение наполнено музыкой, дарит почти физическое наслаждение: хочется встать и повторить каждый ее шаг, прожить его заново, хочется смотреть и смотреть на ее хрупкую фигуру с роскошной гривой черных волос. Считается, что женщины юга рано стареют, но знаменитая Ла Валенсиана в сорок два выглядит свежо и молодо. Она среднего роста, но осанка знаменитой танцовщицы делает ее выше. И красная блузка с черными бархатными брюками ей очень идет.

Я призналась маме, что на нее невозможно не засмотреться, а она рассмеялась, замахала руками в знак протеста, расцеловала меня и сказала, что раньше не замечала у своей ученой дочери поэтических порывов. Ей некогда было замечать, я думаю. Но нисколько не обижаюсь. Собрав дань восхищенных взглядов, она грациозно уселась за столик.

Я совсем забыла, что мама ездила в Америку как постановщик. Мне было стыдно, и я уткнулась в свою чашку, чтобы сгладить остроту момента.