— Да и задыхаться в кабинет от ароматов птичьего помёта — то ещё удовольствие. На большой высоте кабину не откроешь, — пошутил Золотов, разрядив обстановку шуткой.

Ребята приняли мои доводы и угомонились, а как только лётчики поднялись в воздух на другом самолёте, уже и позабыли за недавний инцидент. В этот раз Макс действовал куда увереннее, и поднял самолёт в воздух без происшествий. Они описали два круга в небе и заходили на третий круг, когда за самолётом потянулся длинный чёрный шлейф дыма.

— Самолёт горит! — закричал Куприянов.

— Спокойно! Иван Степанович не первый раз летает, и знает что делает, — заверил нас Рязанцев, но сам не спускал глаз с горящего самолёта. Явно нервничал, но всем видом старался этого не показывать.

Мысли десятков студентов были прикованы к горящему самолёту, а переговоры с диспетчером транслировались на приёмник Льва Михайловича.

— Земля, вижу задымление в двигателе, в салоне тяжело дышать, — закашливаясь, пробормотал Смирнов. — Принял на себя управление самолётом и попытаюсь совершить аварийную посадку.

Судя по тому, что шлейф удлинялся, они могли не дотянуть до земли. Буквально через минуту, когда самолёт вроде бы удалось повернуть в сторону посадочной полосы, он начал стремительно падать, а Степаныч снова вышел в эфир:

— Земля, говорит борт номер четыре! — послышался взволнованный голос Смирнова. — Отказал двигатель, уводим самолёт от аэродрома, будем катапультироваться!

Счёт шёл буквально на секунды. Я замер и следил за чёрной кометой, которая стремительно приближалась к земле, а внутри находились мой друг и наставник. В повисшей тишине я чётко слышал как бешено стучит сердце. Четыре удара, и вот «фонарь» отлетает в сторону, а затем одна за другой кабину покидают две крошечные точки. Успели!

Но радоваться ещё рано. Высота пусть и не критическая, но уже не самая большая. На глаз было сложно понять как далеко от земли находились лётчики. Может, метров семьсот, а может и меньше. Парашюты сработали справно, и оба начали плавно спускаться. В это время где-то за чертой видимости произошёл взрыв. Самолёт достиг земли и взорвался. От города было далеко, поэтому есть шанс, что никто не пострадал.

— Всем студентам оставаться на территории аэродрома! Полёты прекратить до выяснения причин неисправности самолёта! — распорядился Рязанцев, а сам помчался к машине, которая уже ждала его.

Нам оставалось только гадать что произошло с самолётом и с пилотами. Их отнесло ветром на почтительное расстояние, поэтому мы не видели их приземления. Буквально минут через пять по дороге мимо аэродрома промчались две машины скорой помощи.

Рязанцев на аэродром так и не вернулся, а Быков отпустил нас по домам. По официальной версии, которую нам сообщили, у самолёта загорелся двигатель, и пилоты приняли решение направить его подальше от города и катапультироваться.

— И такое бывает в практике, — заявил Быков, покачав головой. — Кстати, я созвонился со Львом Ивановичем. Оба пилота живы, но сейчас их везут в первую городскую больницу на обследование. Состояние их здоровья не уточняется.

— А когда можно будет проведать? — немедленно поинтересовался я.

— Чудинов, не торопите события! Дайте медикам сделать их работу, а потом уже узнаем на счёт посещений.

На сегодня занятия отменили, а нас отпустили домой. Вещи Фомина забрал Быков, потому как ни он сам, ни Смирнов, ни Рязанцев не вернулись на аэродром, а мне их не доверили.

— По регламенту не положено, — развёл руками Валерий Дмитриевич.

Весь день я не мог себе места найти, а с самого утра отправился в больницу.