О стенах придется рассказывать. Там.

Небесная синева выцвела, на бледно-сиреневое небо ползли с запада сизые тучи. В домах зажигались огни.

Окна как бы прозревали, открывали веки, во все глаза глядели на Кима. Рой вингеров редел, клеверные листки распались, растворились правильные дуги и спирали. Солидные люди, повесив крылья в стенной шкаф, пили чай с гленом на балконе, слушали радио-вести о завтрашнем старте в космос. Только неуемная молодежь носилась в опустевшем небе, водила хороводы, играла в салки, разбивалась на пары и собиралась в кучки точь-в-точь толкунцы над сонным прудом. А вот одна пара, отделившись, стремглав несется вниз, прямо к башне, в тени которой стоит задумавшись Ким. Авария? Да нет, молодечество. Затормозили, спружинили, улыбаются. Не Киму-друг другу. Кима не замечают, хотя он в двух шагах. Собой заняты. Он и она. У него синие крылья, у нее в полоску. Высвободили руки, закинули крыло на крыло, превратили их в плащи, синий и полосатый. Он стряхнул свой шлем, протянул ладони, снял ее прозрачный наголовник. Девушка подняла лицо- Ким увидел глаза.

Бездонно-темные, бархатно-мягкие, влажно-блестящие...

Счастливые!

Ким, отбывающий, затаив дыхание, смотрел в это сияние, не для него зажженное. Запоминал. Потом кашлянул осторожно. Девушка вздрогнула, заметив третьего лишнего. Глаза ее стали раздраженно-выжидательными. Ким ушел смутившись. Хотел сказать: "Простите, девушка. Я только хотел унести ваш взгляд".

Завтра, через сто четырнадцать лет, те незнакомые спросят его нетерпеливо:

- Ну и что у вас в Солнечной системе?

Он покажет им снимки (если у них есть глаза), объяснит словами, жестами; знаками (есть же у них какие-нибудь сигналы!). А если вселенцы уже изобрели пси-трансляторы, читающие мысли, конечно, они попросят:

- Разрешите посмотреть ваш мозг?

Увидят впечатления последнего дня: травы, стены, глаза... и всех предыдущих дней Кима, всей его жизни, с первых лет.

А что у Кима в мозгу, что он помнит, что покажет?

Мы, хозяева Солнечной системы, существа сухопутные, уроженцы твердой планеты, живем на границе твердой и газообразной оболочек. Но даже наша родная планета на две трети залита водой, наши поселения окружает жидкая синяя пустыня, и еще две трети суши отнимают у нас желтые сухие пустыни, зеленые-влажноболотистые, белые-слишком холодные, серо-коричневые-слишком крутые. Последние века-всю сознательную эпоху мы заняты были борьбой с этими пустынями, старались их потеснить. Эта работа была в самом разгаре, когда появился джинн из бутылки.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЖИНН ИЗ БУТЫЛКИ

ГЛАВА 1. НАСЛЕДНИКИ ПРИНИМАЮТ НАСЛЕДСТВО

Где-то на самом дне памяти воспоминание детства, едва ли не первое.

Держась за теплую руку мамы, он входит в незнакомый дом.

На стенах интересные картинки, на ступеньках лестницы картинки, на дверцах низеньких шкафчиков картинки, а наверху, в большой желто-оранжевой комнате, стрекоча, жужжа, квакая и попискивая, скачут механические зверьки.

- Можно я поиграю, ма?

- Это нe для детей,-говорит мама.-Для тебя тоже.

Комната радостная, желто-оранжевая, вся пронизанная солнцем. Одна стена совсем прозрачная, даже упасть страшно, и за ней юфоквя река. Вздымая радужную пену, скользят настоящие суда, а в хатончиках, поросших белыми лилиями, взявшись за руки, танцуют взрослые девочки.

- Мама, можно там гулять, где кораблики!

И вдруг выясняется, что мама уходит совcем... навсегда. Ким плачет навзрыд, уткнувшись лицом в шелковистый комбинезон.

И мама кривит рот, кусает губы.

- Долгие проводы - лишние слезы,- говорит чужая тетя.

- Он у меня такой впечатлительный, такой чувствительный, - всхлипывает мама,-Он совеем не похож на других детей. Я не успела закалить его характер. Может, отложим на год, как вы посоветуете! (Интересно, что память сохранила все слова, даже непомятые.