Астрид Линдгрен. Мы — на острове Сальткрока
ИЮНЬСКИМ ДНЕМ
Спустись как-нибудь летним утром к Приморской набережной в Стокгольме и посмотри, не стоит ли там у причала белый рейсовый пароходик «Сальткрока I». Если стоит, так это и есть тот самый пароход, что ходит в шхеры, и тогда смело подымайся на борт. Ровно в десять он даст прощальный гудок и отчалит от набережной, отправляясь в пристани, той, что на острове Сальткрока . В честь ее и называется пароходик. Дальше ему идти незачем. За Сальткрокой начинается открытое море, где торчат из-под воды лишь голые скалы да шхеры. Там никто не живет, только что гага, да чайка, да другая морская птица. А на Сальткроке живут люди. Их немного. От силы десятка два. Правда, это зимой. Летом на остров приезжают дачники. Вот такая семья дачников и ехала на пароходе «Сальткрока I» в один прекрасный июньский день несколько лет назад. Отец и четверо детей по фамилии Мелькерсон, коренные стокгольмцы. Никто из них еще не бывал на острове, и все они с нетерпением ожидали встречи с ним, особенно Мелькерсон-старший. — Сальткрока, — сказал он задумчиво. — Мне нравится это название, поэтому я и снял там дачу. Его девятнадцатилетняя дочь, Малин, взглянув на него, покачала головой. До чего же легкомысленный у них отец! Ему скоро пятьдесят, а он все такой же непосредственный, как ребенок: в нем больше мальчишества и беспечности, чем у его собственных сыновей. Вот он стоит на палубе в радостном нетерпении, будто мальчуган в рождественский вечер, и ждет, что его затея снять дачу на Сальткроке всех осчастливит. — На тебя это похоже, — сетует Малин. — Только ты можешь за глаза снять дачу на острове только потому, что тебе понравилось его название. — А я думал, все так делают, — оправдывался Мелькер. Но тут же смолк и задумался. А может, надо быть писателем и чуточку не в своем уме, чтобы так поступать? Из-за одного названия… Сальткрока, ха, ха! Может, другие сперва едут и смотрят. — Некоторые, разумеется, так и делают! Но не ты! — Ну что ж, я как раз туда и еду, — беззаботно ответил Мелькер. — Приеду и посмотрю! И он посмотрел по сторонам своими веселыми голубыми глазами. Все, что он видел, было ему дорого: эта неяркая водная гладь, эти островки и скалы, эти серые неприступные шхеры — обломки благородных шведских гор седой старины, эти берега с деревянными домишками, причалами и рыбачьими сараями… Ему захотелось дотянуться до них рукой и дружески их похлопать. Но вместо этого он обнял за шею Юхана и Никласа. — А вы понимаете, как это красиво? Понимаете, какие вы счастливчики, что все лето будете жить среди такой красоты? Юхан и Никлас ответили, что понимают. И Пелле сказал, что он тоже понимает. — Почему же вы тогда не восторгаетесь? Сделайте милость, повосторгайтесь! — А как? — удивился Пелле. Ему было только семь лет, и он еще не научился восторгаться по заказу. — Мычите, — сказал Мелькер и безмятежно рассмеялся. Потом он сам замычал, и дети прыснули со смеху. — Ты мычишь, как корова, — сказал Юхан, но благоразумная Малин возразила: — Может, подождем мычать, пока не увидим, что за дом ты снял. — Но Мелькеру это не понравилось. — Агент уверял меня — дом чудесный. Надо же верить людям на слово. «Настоящая дача, уютный старый дом», — говорил он мне. — Когда же мы, наконец, доедем? — взмолился Пелле. Хочу скорее увидеть дачу. Мелькер взглянул на часы. — Через час, сынок. К тому времени мы здорово проголодаемся и отгадайте-ка, что мы тогда сделаем? — Пообедаем, — ответил Никлас. |
