Лоуренс видел, каких трудов ей стоит не облизнуться.

— Но только в честь помолвки, — добавил он.

— И ты думаешь, меня можно купить едой?

— Не просто едой, а самой лучшей едой. Отныне и навсегда. Ведь только такой еды достойна Хоро Мудрая и моя невеста.

— Плохой из тебя шантажист. А подкупщик ещё хуже, — девушка состроила страдальческую рожицу. — Я подумаю.

— Думай-думай.

— И я буду думать не до утра, а столько, сколько мне нужно, — Хоро задрала голову, глядя в небо. — Это ответственный шаг даже для такой мудрой волчицы, как я.

— Я не тороплю.

Девушка сидела, обняв колени руками, глядя на полную луну, рыжую, как её волосы — и Лоуренсу почудился призрак грусти в её глазах.

О чём она думает? О том, что не пройдёт и сотни лет, как от него останется лишь горстка праха и обручальное кольцо у неё на пальце? И что тогда она сделает с этим кольцом, интересно — выбросит? Лоуренс никогда не спрашивал её о прошлом, но он не был наивен и не верил, что шестьсот лет Хоро была совсем одна. Взять хотя бы того юношу из Пасро, которому она дала обет хранить деревню от неурожая: вряд ли мудрая волчица дала бы такое обещание кому ни попадя. И держала бы его столько лет ради простого деревенского паренька.

Лоуренс не ревновал к призракам. Ему просто порой невыносимо было думать, что все, к кому она когда-то привязывалась, давно покинули этот мир. И что так будет и с ним. Именно по этой причине она хотела его покинуть: чтобы не видеть, как он состарится рядом с ней, вечно юной. И в один день помимо своей воли снова оставит её одну.

Конечно, сейчас ему казалось, что он никогда не умрёт — но умирают все, и это факт. Все, кроме таких, как Хоро, которой всегда будет шестнадцать.

Она в самом деле никогда не умрёт. В отличие от него.

Мысль, которая согревала его — и сковывала могильным холодом.

И когда она посещала его, он думал о том, что это будет нескоро. А что будет скоро? Капель запоёт на крышах, и леса и поля расцветут нежными красками, и Хоро будет бегать босиком по росистой траве, танцуя в цветочных венках, оплетённая тоненькими нитями весенней магии — богиня в своей стихии. Потом лето вызолотит её кожу, расстелет туманы над полями и знойное марево над дорогами; а там и осень прокрадётся мягкими прохладными лапами по лоскутному одеялу пёстрой листвы. А затем зима снова окутает землю снежным сном, и Лоуренс будет сидеть у кровати своей маленькой богини, когда она простудится, вливать снадобья в пламенеющие жаром губы и кормить её с ложки.

А ещё они будут есть яблоки. Летние, пахнущие теплом, солнцем и сладким мёдом; осенние, несущие аромат богатых урожаев и щедрых даров; и зимние, которые пахнут юностью, дерзко ворвавшейся в снега. За окном метель завьюжит ночь, а у них затрещат поленья в очаге, и тёплый плед на кресле дождётся своего часа; и Хоро сядет к нему на колени и будет трепать его волосы, дразнясь лукавыми взглядами, а Лоуренс будет чистить яблоки, окунать сочные ломтики в плошку с цветочным мёдом и кормить с рук свою яблочную девочку, чья кожа и губы были слаще любого мёда. А потом снова наступит весна, и счастливые года пролетят опавшей листвой множества календарей; и когда придёт время последней в его жизни сделки — он отдаст плату за эти годы и ни о чём не пожалеет.

— Не грусти, принцесса. Сегодня праздник, в конце концов, — он кончиком пальца ободряюще пощекотал её подбородок. — Ну что, вернёмся в гостиницу? А то замёрзнешь.

Хоро медленно подняла на него яркий карминово-яблочный взгляд.

Волчица Хоро Мудрая провела много времени вдали от родины. Большую часть этого времени она была одна — даже среди людской толпы — но не всегда.