Наступает тяжелое молчание.

— Поздно, товарищ комиссар, — говорит политрук, — боец погиб.

Военком хмурится, склоняет большую голову, снова смотрит на меня.

— Так после освобождения Кавказа, — говорит он. — До свидания, друзья. Желаю успеха в завтрашнем бою. Наступать будем!

Ранний рассвет. Сегодня 27 ноября. Мы с Илюшкой вернулись с нейтралки, куда ползали с танкистами определить места прохода для их машин. Там саперы снимают мины, наши и немецкие.

Командир взвода пришел от ротного, объявляет нам:

— Слушай боевой приказ! Противник обороняется на рубеже…

Впервые такие слова в приказе, до сих пор было: «Противник наступает…» Как это прекрасно: «Мы наступаем!» Задача: совместно с танкистами прорвать немецкую оборону, освободить город Ардон.

— По местам! — приказывает лейтенант. — Проверьте оружие. Сигнал атаки — голос и свистки.

Из-под больших, надетых на теплые подшлемники касок глядят на меня серьезные глаза моих боевых товарищей.

Ухает у Архонки орудие, и накатывающийся грохот отдается в недальних горах. Теперь на вражеской стороне сплошная стена огня и взвихренной земли.

— Приготовиться к атаке! — кричат в окопах. Несколько минут — и опять: — Вперед! — По траншее заливистые свистки.

Переваливаюсь за бруствер. Справа и слева вылезают ребята. Снимаю с шеи новый ППШ и скорым шагом иду по темному полю. Артиллерия перенесла огонь. Немцы не отвечают. С хрустом отлетают из-под ног стручки гороха. Ускоряем шаг, потом бежим. Вот опрокинутый взрывом вагончик тракторной бригады.

Метрах в двухстах вспыхивают огненные пучки, веерами несутся в нас цветные трассы пуль. Пулеметы! Крики, стоны, команда: «Перебежками — вперед!» Светлеет, и злые трассы не видны, но жалят по-прежнему; начинают метелить минометы. Близкий взрыв там, где лежит Петя. С фырчаньем тяжелый осколок падает передо мной. Поднимаю голову: «Петро, жив?»

Но на том месте, где лежал Петя, дымящаяся воронка. Спешу подальше уйти от страшного места.

— Комбата убило! — кричат в цепи.

Среди минных разрывов бежит кто-то в знакомой длинной шинели, на боку полевая сумка, в поднятой руке пистолет:

— Вперед, товарищи, только вперед!

И тут же падает. Это старший политрук Бирюков, военком батальона. Теперь по старшинству командование батальоном должен принять комроты — один политрук Дудаков. Нет сил подняться, и нет сил лежать. Начинает бить по ближнему пулемету сорокапятка. Он смолкает. Храбрая пушечка хлещет по немецким окопам. Решаю: досчитаю до десяти, отдышусь и — встану. Счет помогает: сила, которой я не подчинен, рвет с земли. Автомат на руке, пускаю очередь — в ней некоторые пули светящиеся — и бегу, не оглядываясь, кричу:

— За Родину!

— Ур-ра-а! — нестройно, хрипло раздается за мной. На бегу вытаскиваю из сумки гранату, зубами выдираю кольцо, швыряю. Взрывы — густо, сильно: это ребята забрасывают гранатами немецкие окопы. Из них выскакивают гитлеровцы, мы расстреливаем их в спины.

И тут ударяет палкой по ноге. Пробегаю несколько метров и падаю, перекувырнувшись. Будто чужой кто-то вскрикивает: «Ох, и меня…» Илья и Леня за руки втаскивают в опустевшую немецкую траншею. Сюда спрыгивает политрук Дудаков, кричит:

— Молодцы, ребята! Закрепляйтесь, стрелковые ячейки переделать для стрельбы в ту сторону.

— Вот замполит ранен, — говорит Коренец. Илья перевязывает меня. Политрук щупает ногу. Больно.

— Кость цела. Месяц в госпитале и заживет, — Он смотрит на часы.