— После спирта заснете! Когда приедем, тогда получите по стакану.

Капитан был прав. Мы и без спирта засыпали за рулем. Одну машину сожгли, когда в подмерзшем радиаторе пытались лед растопить. Карбюратор переполненный, мотор, как пыхнул, водителю лицо опалило, огонь столбом. Успели сбросить сколько-то ящиков сверху, а остальные сгорели. Патроны трещали так, словно бой идет.

13 января началось наступление войск 3-го Белорусского фронта в направлении на Кенигсберг, мощный оборонительный узел. Немецкие войска, авиация, сосредоточенные там, контролировали Данцигскую бухту, залив Куриш-Гай с морскими базами. Наши части двигались вперед, а следом — мы. К концу января передовые полки нашего фронта вышли к побережью. Дорога в один конец уже достигала двести километров. Нашлись грамотные люди, организовали пункты питания. Кормили хорошо, пшенка или гречка с мясом, горячий чай. Правда, посидеть в тепле долго не давали. Уже ждали своей очереди следующие ребята.

Намерзся и намок я за последнюю военную зиму, как никогда в жизни. В марте заболел воспалением легких, температура под сорок. Месяц пролежал в госпитале. Выписали с затемнением в легких. Но все же войну закончил. Где-то под Гамбургом победу праздновали.

А для меня вскоре тяжелые времена настали. В октябре сорок пятого года почувствовал себя плохо. Положили в госпиталь в Вильнюсе. Туберкулез! Подлечили, демобилизовали как инвалида второй группы и отправили в санаторий под Ялту. Вроде ничего стал себя чувствовать, поехал в город Шахты к старшей сестре Шуре. Тут меня так прижало, что 13 месяцев пролежал в Ростовском тубдиспансере. Вышел худой, как скелет, вес — 52 килограмма. Умные люди подсказали съездить в Москву, обратиться в Управление инвалидов войны. Может, оно по-другому называлось, но не в этом дело. Там меня спасли, хотя я дошел уже до точки. Сразу направили в госпиталь в Подольск. Вот где я последствия войны увидел! Очень много молодых ребят-фронтовиков с туберкулезом лежали. Лечили и кормили хорошо. Шесть месяцев в госпитале, затем два месяца в санатории на море. Месяца четыре у сестры покантуюсь (я получал пенсию по инвалидности, все деньги ей отдавал) — и снова в Москву.

Тут еще менингит привязался, и лечился я пять лет подряд. Считался уже безнадежным. Если бы такое отношение, как в современных больницах, давно бы умер. Но тогда все было по-другому. Заботились о нас, даже меню по заказу составляли. Медсестры с ложечек кормили.

— Ну, съешь еще один пельмешек!

Сейчас кое-кому смешным покажется, но я говорю правду. Помню, лежал в разных госпиталях: в Калинине, Новозыбкове, еще где-то. Очень хотел выжить. Рано утром ходил пешком: сто, триста, пятьсот шагов. Половинками кирпича как гантелями занимался. Врачам, медсестрам, санитаркам благодарен на всю жизнь. Понемногу оклемался и к 1953 году стал на человека похож. До 1960 года был на инвалидности, затем тридцать лет работал на Волгоградском керамическом заводе.

Жена, Валентина Григорьевна, рядом со мной. Дети, внуки. Будем жить!

От Волжских переправ до Вислы

Волга возле поселка Светлый Яр шириной больше двух километров. Жутковато, когда посреди реки сваливается в пике с воем сирены «Юнкерс-87». Бьешь из пулемета, трассы в брюхо ему упираются, а немец открывает огонь, и кажется, все пули в тебя летят. Сбить бронированный «Ю-87» было трудно.

С Александром Прокофьевичем Гордеевым мы познакомились еще в семидесятых годах в Котельниковском районе, куда часто выезжали на охоту. Осенью на уток, а зимой на кабана и зайцев.

Небольшого роста, худощавый, быстрый в движениях, он работал водителем. В нашу охотничью компанию вписался быстро и легко, несмотря на разницу в возрасте.