Всякое за пять месяцев случалось. Но больше по мелочам. То драка из-за какой-то ерунды, то старую шинель на новую поменяют. Впрочем, нового у нас ничего не было. Все обмундирование — б/у. Потертые шинели и гимнастерки, некоторые даже с заштопанными дырками от пуль и осколков. Ботинки поношенные, с обмотками. Но белье выдавали двойное, хорошие трехпалые рукавицы и гоняли так, что мы от холода не страдали.

Ребят многих я долго помнил, но время свое берет, имена и фамилии подзабыл. Тем более раскидали нас по разным местам.

В апреле 1943 года мы закончили учебу. Пять месяцев учились. Вот ведь какая непростая штука — связь. Позже, на фронте, мы это хорошо поняли. Пять-шесть месяцев артиллеристов и танкистов учат. Тем, кто постарше и с образованием, присвоили сержантские звания, а большинство выпустили рядовыми, как и меня.

Я попал в отдельный батальон связи, недалеко от Ленинграда. Часто меняя дислокацию, мы оставались в основном в 5–10 километрах от линии фронта. Работы для нас было много. Порой ночь и две не спали. Прикорнешь на пару часов, вот и весь сон. Кроме знакомых телефонных столбов, занимались установкой и обслуживанием шестовой связи («шестовки»). Если объяснить проще, изготовляли двухметровые колья с металлическими наконечниками, с изоляторами наверху, и крепко втыкали их в землю в безлесной и болотистой местности строго по азимуту. Как я понимал, обеспечивали систему связи между полками, дивизиями, отдельными подразделениями.

Что можно вспомнить из того периода? В январе сорок третьего года была прорвана блокада Ленинграда, но ожесточенные бои на нашем, северо-западном направлении шли непрерывно. Обстрел передовых и вспомогательных частей шел постоянно. Не говоря о многочисленных немецких полевых пушках, по нас вели огонь и шестидюймовки, и 173-миллиметровые дальнобойные орудия, швыряющие снаряды весом 70 килограммов.

Мы несли постоянные потери. Конечно, не такие, как на передовой, но ощутимые. Многочисленные линии связи, которые мы обслуживали, часто нарушались во время обстрелов. Обычно по двое или по трое с винтовками, гранатами, инструментом, запасом кабеля мы шли искать повреждения. И вдоль дорог, и в лес, и в болото.

Особенно напряженно чувствуешь себя среди замерзших пустынных болот или в глухом лесу. Немецкие группы нередко просачивались через линию фронта, погибали наши связисты, некоторые пропадали без вести. Идешь и настороженно смотришь по сторонам с винтовкой на изготовку. Мальчишки ведь! Мне всего девятнадцать в январе сорок третьего стукнуло.

Помню, однажды, в конце весны, когда снега почти не осталось, послали двух связистов восстановить замолкшую связь. Время идет, а они не возвращаются. Послали командира отделения и меня. Углубились в лес и видим два тела. Наши! Мы их по катушкам на спине угадали. Лежат неподвижно, на подтаявшем снегу пятна крови. Мы сначала подумали, что на засаду ребята нарвались. Сняли винтовки с предохранителей, патроны уже в стволе, гранаты приготовили и вертим головами по сторонам, ищем немцев. Тихо вокруг. Подождали минут пять, пальнули пару раз в кусты и осторожно приблизились к убитым.

Трупы уже закоченели. Меня словно обухом по голове. На фронте еще новичок, не привык к смерти. А тут сразу двое ребят из нашего взвода. Запомнил белые бескровные лица, у одного обмотка размоталась, и серой трехметровой лентой тянется. Осмотрелись кругом, поняли, что попали они под артобстрел. В лесах много подразделений стояло, ну, немцы и долбили, когда по данным воздушной разведки, а когда и наугад.