— Откуда взялось столько фальшивок? — спросила Ольга.

— Может еще с войны. Я где-то читал, немцы изготавливали для своих целей разную поддельную валюту. Наверное, ведомство Берии изъяло фунты из числа трофеев в надежде, что они когда-нибудь пригодятся.

Некрасов смотрел мимо Ольги неподвижным взглядом. Значит все мираж! Ни на что не годные сторублевки сорок седьмого года, фальшивая валюта, папки с компроматом на давно умерших людей. Правда, мозг уже услужливо подсказал: папки можно предложить родственникам покойных тузов. Их сынки, как и папаши, наверняка занимают приличные посты. Много они не дадут, но все же…

Торговаться из-за покойников? Грязь! Есть и другой выход. Найти нужного фарца и загнать валюту подешевле, оптом, предупредив, что это фальшивка. Тот наверняка найдет лохов и наварит хорошие деньги.

А может, хрен с ними со всеми: фарцами, валютой, Алей… Ему уже сорок лет, и, может, эта женщина, сидевшая рядом с ним, Славка и собака единственные, кому он нужен.

Некрасов затолкал деньги в саквояж, щелкнул замками.

— А что если уехать куда-нибудь вместе? Четверо — это уже компания. Почти семья…

Он с усилием усмехнулся и резко сдвинул саквояж к краю борта.

— Чего молчишь, Оля?

— Мои слова что-то изменят? Ты же привык решать сам.

Она хотела язвительно добавить, что теперь он заговорил по-другому. Может, потому что деньги оказались фальшивыми. Но это было бы несправедливо, она догадывалась, что все сложнее.

Некрасов подобрал весла. Катер покачнулся, и саквояж, сползая по кожуху мотора, остановился у самого края.

Сдержался, чтобы не вскочить, сдернуть саквояж к ногам. Дурацкий кожаный мешок раскачивался над самой водой.

Саяну надоело неподвижно сидеть на одном месте. Он поставил передние лапы на борт и стал с интересом разглядывать двух больших чаек, визгливо носившихся над волнами.

Всплеск за бортом на секунду отвлек его внимание.

Некрасов снова взялся за весла.

Хроника старой мельницы

До чего же мы были молоды. Закрой глаза, и вот они рядом, друзья моей юности, маленький наш городок на берегу сонной степной речки, запах сирени в предвечернем неподвижном воздухе, и островерхий обелиск с именами моих ровесников, и старая мельница, сложенная невесть когда из почерневших дубовых плах.

Кажется, протяни руку и ощутишь под пальцами шершавую теплую кору огромного дуба за мостом, куда мы ходили купаться. Нет уже давно ни городка, ни речки — на десятки верст разлилась над ними Волга, перегороженная плотиной. Даже следа не осталось от старой мельницы, а по знакомому до боли склону сбегает к воде яблоневый сад. И друзей моих тоже не осталось. Почти никого не пощадили две войны и семь десятков не самых легких лет, прожитых страной. А может, не надо вообще вспоминать все это? Как просто сейчас судить наши ошибки. Время поторопилось развенчать, столкнуть с пьедесталов вождей, в которых мы верили. Зачастую руками бездарностей, не способных ни на что другое.

Мы были живыми людьми. Добрыми и злыми, простодушными и хитрыми — как бывают люди во все времена. Жестокое сложное время делало жестокими и нас. Мы делали ошибки веря, что так надо.

Но это часть нашей жизни. Ее не перепишешь заново. Тогда, семьдесят лет назад, я видел мир совсем другими глазами…

Глава 1

Нас прикрывал Сергей Москвин, помощник уездного военкома. Громоздкий неуклюжий «Льюис» в его руках грохотал гулко и торопливо, заставляя наших преследователей шарахаться за редкие похилившиеся акации, влипать животами во влажно-зеленую молодую траву. Москвин, присев, выщелкнул плоский тарелочный магазин, зашарил в брезентовой сумке, доставая следующий.