Мелькнувшая в памяти картина вдруг рождает смутную, еще не до конца оформившуюся мысль. У нас есть самодельная бомба, которую мы подобрали возле убитого бандита.

— Сергей, бомбой плотину можно взорвать?

— Одной маловато, — рассеянно отзывается Сергей, — штуки три-четыре надо.

Но ведь еще две гранаты лежат в карманах у Сани Василенко! Значит, взорвать плотину есть чем. Вот он, выход! Я, торопясь, глотая слова, объясняю Ивану Михайловичу и Сергею свой план. После взрыва плотины я брошусь на небольшом плоту или просто на бревне в поток, бандиты опомниться не успеют, как я за версту буду! Доберусь берегом до Жердевки, там возьму лошадь и — в уезд. А может, чоновцы или красноармейцы где-нибудь поблизости? Оба слушают меня, не перебивая. Наконец Сергей отрицательно машет головой.

— Ничего не выйдет. Представляешь, что будет твориться, когда хлынет вода? Ты не сумеешь выплыть.

Он неторопливо, по пунктам объясняет несостоятельность моего плана. С Москвиным трудно спорить. Действительно, в моем предложении много слабых мест. И бревнами из разбитой плотины затереть может, и в талой ледяной воде долго не продержаться. И бандиты за речкой следят — десять раз перехватить успеют.

— Так ведь нет другого выхода, — простодушно возражаю я, — не пробиться нам. Если Саня один не смог, то куда уж всем пятерым, да еще с пленным на шее! Вы с Иваном Михайловичем едва ходите, Люба тоже много не пробежит. На что тут надеяться?

Мы долго обсуждаем детали моего плана и в конце концов соглашаемся, что если удастся взорвать плотину, кому-то одному надо рискнуть.

— Что значит кому-то? — вскидываюсь я. — Мне и плыть, а кому же еще? Этот, что ли, поплывет? — кивок в сторону Кедрича. — Он дорогу не знает, и болячка у него на одном месте вскочила.

Борис, закусив губу, смотрит в окно. Обиду проглатывает молча.

У нас все готово. У грузовых ворот лежит небольшое бревно. Плот, конечно, удобнее, но на нем трудно проскользнуть незамеченным. А бревен мало ли плывет? Имеющиеся ремни и веревки связаны в один длинный кусок. Мина будет самая примитивная, веревку привяжем к чеке и в нужный момент выдернем. Еще предстоит достать гранаты, и двадцать шагов, которые отделяют нас от Сани, могут оказаться для любого последними.

Гранаты вызвался принести Борис. Ни я, ни Люба с Кедричем не разговаривали. Молчал и он. Это были, наверное, его первые слова за целый день. Заело. Совесть проснулась!

— Ты же здешние места плохо знаешь, — не выдержав, снова съехидничал я, — еще заблудишься! Лучше я сползаю.

— По-хорошему надо бы Саню забрать, сюда перенести, — не обращая на меня внимания, сказал Башлыков, — только не дадут они этого сделать. Добро, Борис, рискни!

Казалось, что темнота никогда не наступит. Томясь в бездействии, мы терпеливо ждали ее. Люба разделила остатки сала, но при одной мысли о еде к горлу подкатывала тошнота. Заметив мое состояние, она сказала что-то ободряющее, а я огрызнулся в ответ.

Вдруг я утону. Вспомнилось, каким мутным неукротимым валом неслась в половодье вода в нашей речке, и стало не по себе.

Но время все-таки шло. Наконец наступила темнота, и Кедрич через выбитые грузовые ворота пополз к почти неразличимому впереди пятну. Мы стояли у окон, напряженно ожидая, что вот-вот тишина разлетится на кусочки от грохота выстрелов и криков, но минута проходила за минутой, и по-прежнему было тихо. Борис вернулся с гранатами и маузером Ивана Михайловича, в котором не осталось ни одного патрона.

Добраться до плотины и заложить там гранаты казалось легче — вот она речка под боком.