На следующее утро заключение ушло в область. Несмотря на кажущееся спокойствие, Лисянский заметно нервничал. Происшествие по личному составу. Неизвестно, какие выводы в отношении его может сделать начальство. Бондарев что? Он свое отслужил — хоть завтра на пенсию. А у Лисянского все может полететь из-за одного выстрела. Не справился, не обеспечил…

Глава 3

Дело по нанесению телесных повреждений гражданам Полетаеву и Зимовцу Сергеев передал оперативнику из своего отделения Олегу Голубеву, а сам начал заниматься Куртенковым. Вырисовывались несколько кандидатур, которые могли быть основным звеном в серии квартирных краж. Часть из них была уже отработана Ольховым, но поиски пока велись втемную. Куртенков не боялся колонии. С Сергеевым вел себя нахально, и чувствовалось, всем поведением он торопится закрепить в воровской среде свой авторитет. Сергеев понял — про сообщников он ничего не скажет. Разве что случайно сболтнет.

Расположить Куртенкова к себе не удавалось. Генка курил предложенные сигареты и продолжал отмалчиваться. Все же кое-что интересное появилось. Несколько раз его видели с женщиной лет двадцати восьми. По возрасту вряд ли она была подругой Куртенкова. На вопрос об этой женщине Генка среагировал беспокойно.

Так беспокойно, что Сергеев почувствовал — тепло! Здесь надо копать. На все вопросы о женщине Куртенков отвечал непонимающей улыбкой и, моргая, заводил разговор на другую тему. В конце концов замкнулся и стал проситься в камеру.

И вообще все шло совсем не так, как хотелось. По квартирным кражам он продолжал третий день топтаться на месте. Потом явился начальник следственного отдела и стал выговаривать, что неправильно оформлены некоторые материалы по ограблению кассы. Он был прав, но Сергеев стал огрызаться — подумаешь, аристократы, с девяти до шести, как бухгалтерии, работают, а еще претензии выдвигают! Пусть бы сами попробовали, высунув язык, по хуторам побегать, да раскрыть это ограбление.

К Марине Ольховой он попал лишь в субботу. Жила она в темной двухкомнатной «хрущевке» на пятом этаже старого серого дома. Сергеев не был здесь около двух лет, если не считать похороны Ольхова, когда вместе с другими он выносил по лестнице гроб с телом.

Они сидели за маленьким журнальным столиком. Разговор не получался. Они знали друг друга много лет, но сейчас, мучительно выискивая, о чем говорить дальше, Сергеев вдруг понял, что, в сущности, он ничего не знает об этой женщине, сидящей напротив. Ольхов ему не рассказывал о причинах развода. Он вообще редко говорил о своей семейной жизни.

Марина заговорила сама.

— Знаешь, Слава, давай не усложнять вещи. Не надо соболезнований и прочего. Позавчера девять дней было. Мы никого не собирали, одни родственники. — Она поднялась и достала из серванта бутылку, в которой оставалось немного водки. — Я сейчас соберу на стол.

— Не надо, Марина. Я буквально на несколько минут.

— Ничего, тебе сегодня спешить некуда. С Санькой вы целыми вечерами просиживали. Вот с тобой и помянем его. Ты по служебным делам зашел или нас проведать?

— Какие там дела?

Ложь прозвучала не очень убедительно. Они выпили, не чокаясь.

— Как семья?

— Ничего.

— Ничего… — повторила она, усмехнувшись, — это у меня ничего. Ни сейчас, ни впереди. Знаешь, а мне кажется, ты пришел меня о чем-то спрашивать. Вы ведь, наверное, сейчас расследование проводите? Или уже все, списали вечного капитана в архив?

В этом году ей, наверное, исполнилось сорок. Или сорок один. Фигура осталась той же, что и пять, и десять лет назад, но выдают морщины вокруг глаз.

— Все получилось так по-глупому. В последние годы часто ссорились. Я даже не знаю, из-за чего. Каждый день одно и то же. С восьми до пяти на фабрике, потом, высунув язык, бегаешь по магазинам, готовишь ужин, уборка и спать.