Настало Вознесенье. Рванулись ввысь погожие облака. Нюта привезла Лёлю домой, повидала матушку и скорей обратно в госпиталь. Незачем Бога гневить – отец на фронте, двое братьев под его началом. Лёля с утра отсиживается на сундуке в гардеробной, поджавши ноги под не совсем еще длинную юбку. Свыкается с тишиной и безлюдьем. Кто-то вошел, сел за шкафом. Села – в доме сейчас только женская прислуга. Лёлина подруга по меланхолии подала голос, сначала глубоким вздохом. Потом запела и мало-помалу разошлась во всю мощь своей печали. Горничная Глаша, тремя годами старше Лёли. Какую придумала балладу, понабравшись у господ:

Во Франции, во Франции

Жил да был король.

У короля две дочери,

Красавицы собой.

Старша была смуглянка,

Как темная ночь.

Меньшая – красавица,

Как царская дочь

Ну конечно. Наша царская дочь лучше ихней королевской.

За младшую красавицу

Посватался король.

Старша сестра меньшую

Сманула потайком.

Пойдем, пойдем, сестрица,

На бережок морской,

Посмотрим, родная,

Чем моря убрана.

Убрана вся моря

Сребринскою парчой,

Еще моря покрыта

Парчою гробовой.

Заныли все реки,

Проснулись все леса –

Старша сестра меньшую

Столкнула с бережка.

Плыви, плыви, сестрица,

Ищи у моря дна.

Родимая сестрица,

Водица холодна.

Под конец баллады Глашина беспредметная тоска улеглась, и Лёлина заодно. Лёля вышла из укрытия – пошли, Глаша, на речку, я ее с лета не видала. Пошли, пошли, я матушке скажу – одной мне нельзя, там берег осыпается.

Шагают вдвоем по проселочной дороге, петляющей, как сама речка Поворя. А та, радуясь свиданью, синеет впереди. Все горести взлетели в высокое небо, где на них есть управа. Даль в ровных березовых рощах так ясна, что больше походит на ограду рая, чем на край света. В голове вертится строфа, пока ничья: вы могилку ройте в поле, вон у той реки, чтоб качались надо мною летом васильки. Светлая смерть, еще не знаемая в лицо, привечает Лёлю из-за церковной ограды. Вон и высокий обрывистый бережок. Смотри не столкни меня, Глаша, не возьми греха на душу. Что Вы, барышня, я Вам не сестрица лютая. Окститесь широким крестом. Это всегда пожалуйста. Рука сама знает. Не сестрица, так дальняя кузина. Мы Полтевы, деревня Полтево и все крестьяне пишутся Полтевы. У них у всех легко узнаваемые полтевские глаза. Да и не только глаза. Когда-то в деревню попала наша кровь и на диво прочно закрепилась. Встретишь мужика на меже и невольно сделаешь кникс. Захочешь отказаться от родства и не откажешься. Лёля взглянула через плечо на идущую позади Глашу – как в зеркало. Что, барышня? Ничего, приходи вечером буквы учить. Приду.

Вечер синий-синий. Майские жуки летят в открытое настежь окно. Глаша, голубка, ты же в школу ходила. Аз, буки, веди – дальше ни с места. Глаша, что ж ты из школы-то помнишь? А всё помню, барышня. Помню, батюшка Ваш в метель домой не пускал. На колокольне звонарь прозвонит – не выходите за околицу ребятишек встречать. Дядя Парфён настелит нам соломы, дров из сенцов принесет – в печь подкинет. Барский Гнедко возле школы стоит. Дядюшка Игнат сгружает парного молока флягу и хлеба горячего мешок. Подсаживает в санки учительницу Софью Афанасьевну, шубейку под нее подтыкает. Вьюга за окошком то-оненько поет. Дядюшка Парфён молочко по кружкам разливает, хлебушек ломает, фитиль в лампе подкручивает. Читать уж не надо, а мимо рта небось не пронесем.