— Рано или поздно тебе придется сесть с ним за стол, Маркиса.

— Вечером, за ужином. Честное слово!

В столовой мы протирали все: и высокие деревянные спинки стульев, и серебряный чайный сервиз. Констанция поминутно бегала на кухню — взглянуть на дядю Джулиана; один раз я услышала, как она засмеялась и воскликнула: «Осторожно, там сплошная грязь!» Она говорила с Чарльзом.

— А куда ты посадила Чарльза вчера за ужином?

— На папино место, — ответила она и добавила:

— У него есть полное право: он гость и к тому же очень похож на папу.

— Он и сегодня там сядет?

— Да, Маркиса.

Я тщательно протерла папин стул, хотя что толку, если Чарльз сядет сюда снова? И все столовое серебро заново перетирать…

Закончив уборку, мы вернулись на кухню. Чарльз курил трубку за столом, и они с Ионой смотрели друг на друга. Табачный дым чужд нашей кухне, и плохо, что Иона опять смотрит на Чарльза. Констанция пошла в сад за дядей Джулианом; я услышала, как он сказал:

— Дороти? Нет, Дороти, я не сплю.

— Сестрица Мари меня не любит, — снова сказал Чарльз Ионе. — Как думаешь, Иона, знает сестрица Мари, как я расправляюсь с теми, кто меня не любит? Тебе помочь с каталкой, Констанция? Что, дядюшка, славно поспали?

Констанция сделала нам с Ионой бутерброды, мы ушли и забрались на дерево: я жевала, примостившись на нижней развилке, а Иона залез на ветку потоньше и караулил птиц.

— Иона, — выговаривала я ему, — не смей больше слушать брата Чарльза.

Иона удивленно таращился на меня: к приказам он не привык.

— Иона, — сказала я. — Он призрак. — Иона прикрыл глаза и отвернулся.

Надо выбрать надежное средство, чтобы прогнать Чарльза. Слабое или неверное колдовство навлечет на наш дом новые беды. Я вспомнила о маминых драгоценностях — недаром сегодня день сверкающих предметов, — но вдруг они бессильны в пасмурный день? Да и Констанция рассердится, если я выну их из шкатулки, — ведь она и сама решила их не трогать. Я вспомнила о книгах: книги обычно обладают недюжинной охранной силой; но папина-то книжка свалилась с дерева, вот и удалось Чарльзу к нам проникнуть; наверно, над Чарльзом книги не властны. Прислонившись к стволу дерева, я размышляла о колдовстве: если Чарльз не исчезнет через три дня, я разобью зеркало в прихожей.

За ужином он сидел напротив меня, на папином стуле, и огромное белое лицо заслоняло серебряный сервиз за его спиной. Он внимательно смотрел, как Констанция нарезает курицу дяде Джулиану, как раскладывает на тарелке — чтобы тому было сподручнее; он пялился на дядю Джулиана, когда тот взял кусочек и принялся перекатывать во рту.

— Вот тебе булочка, дядя Джулиан, — сказала Констанция. — Съешь мякиш.

Констанция забыла, что я не ем заправленный салат; впрочем, я и незаправленный не стала бы есть, пока нависает над столом это огромное белое лицо. Ионе курица не полагалась, он просто сидел на полу, возле меня.

— Он всегда с вами ест? — Чарльз кивнул на дядю Джулиана.

— Когда хорошо себя чувствует.

— И как ты только выдерживаешь?

— Джон, я тебе вот что скажу, — неожиданно обратился к Чарльзу дядя Джулиан, — теперь уж деньги так выгодно не вложишь, как папа вкладывал. Он был человеком проницательным, но так и не понял, что времена меняются.

— С кем он разговаривает? — спросил Чарльз у Констанции.

— Он думает, что ты его брат Джон.

Чарльз долго смотрел на дядю Джулиана, а потом, покачав головой, принялся за курицу.