Мы взяли щенка домой. Я поймал его — её — в свои объятия, когда он кинулся ко мне через всю комнату. Затем, уверившись, что он — она — не лишит меня пальцев в процессе кормления, я начал кормить ее с ладони. Потом позволил ей лизнуть мне кисть руки. И, наконец, разрешил лизнуть лицо. А потом и сам лизнул её в мордочку. Теперь я люблю всех собак и всегда буду жить с ними в счастливом согласии.

У шестидесяти трех процентов американских семей имеется, по крайней мере, один домашний питомец. Это не только неожиданно высокий процент, но и вообще новость. Мода держать дома животных широко распространилась одновременно с возвышением среднего класса и засильем урбанизации, как следствие потери возможности каких-либо других контактов с животным миром, а кроме того, домашние любимцы стоят денег, а значит, это привилегия и причуда богатых. (Каждый год американцы тратят на своих четвероногих друзей 34 миллиарда долларов.) Историк из Оксфорда Кейт Томас, чья энциклопедическая работа «Человек и мир природы» (Man and the Natural World) теперь считается классикой, доказывал что:

«Распространение моды на содержание домашних питомцев среди горожан среднего класса в ранний современный период… не только значительно повлияло на развитие социальной, психологической и коммерческой сторон жизни, но имело и интеллектуальное значение. В среде среднего класса оно сформировало веру в недюжинный ум животных; способствовало возникновению бессчетного числа анекдотов об их догадливости; стимулировало понимание того, что животные могут иметь характер и индивидуальность; и создало психологическую основу для точки зрения, что, по крайней мере, некоторым животным нельзя отказать в праве на нравственные понятия».

Нельзя сказать, что мои отношения с Джордж открыли мне глаза на «догадливость» животных. Угадывая большинство ее желаний, я, однако, понятия не имел, что творится у нее в голове. (Хотя был убежден, что за пределами ее явно выраженных желаний скрывается еще многое.) Я одинаково часто удивлялся как отсутствию у нее всякой сообразительности, так и наличию недюжинного для собаки ума. Разница между нами всегда более очевидна, чем сходство.

И все-таки Джордж не примитивное существо, которое только и требует, что «люби меня, как я тебя». Как выяснилось, она — самая большая в нашей жизни заморочка, требующая всего нашего времени. Она заставляет нас и наших гостей следить за всеми ее развлечениями — как она грызет мои ботинки и игрушки моего сына, с маниакальной страстью гоняет белок, обладает необъяснимой способностью оказываться на каждом фото между объективом и предметом, который снимают, облаивает скейтбордистов и хасидов, гнобит женщин в критические дни (кошмарнее всего — хасидок в соответствующий период), тыкается пукающей задницей в самого неинтересного для нее человека в комнате, вырывает все, что только что посадили, растерзывает новые вещи, лижет то, что собираются подавать на стол, и настойчиво требует вознаграждения (за что?), нагадив в доме.

Наши постоянные попытки — передавать, распознавать и согласовывать желания друг друга, просто сосуществовать — заставляют меня сталкиваться и стараться жить в мире с чем-то, или скорее с кем-то, совершенно иным. Джордж может реагировать на привычный набор слов (и предпочитает не обращать внимания на то, что выходит за рамки этого скудного набора), но по большей части наши взаимоотношения строятся за пределами языка. Кажется, у нее есть и мысли, и эмоции.