Солдаты из Массачусетса отступили. Джеймс перезарядил револьвер. Он находился настолько близко, что мог разглядеть заляпанные грязью лица врагов, видел, как на фоне черной от пороха кожи блестели белки их глаз, их расстегнутые мундиры и выпущенные рубашки. Он наблюдал, как один из мятежников упал, схватившись за колено, а потом пополз обратно в тыл.

Он видел, как офицер мятежников с длинными русыми усами кричал, пытаясь воодушевить солдат. Его китель был расстегнут, а панталоны подвязаны веревкой. Джеймс тщательно прицелился в офицера, но дым из револьвера не позволил рассмотреть произведенный выстрелом эффект.

Пушки мятежников откатывались назад, с грохотом подпрыгивая в колее, оставленной собственными колесами, шипели, когда банники чистили дула, а потом снова стреляли, изрыгая клубы дыма, густеющие, как туман в Нантакете.

Со стороны правого фланга Борегара подошли новые пушки. Генерал мятежников почувствовал, что бедствие удалось предотвратить, хотя его заслуги в этом не было, это мальчишки — фермеры, студенты и приказчики в лавках — выстояли перед натиском северян и теперь пошли в контратаку по всей линии обороны, на скорую руку выстроенной Джексоном. Две непрофессиональные армии столкнулись, и удача оказалась на стороне Борегара.

Генерал Джозеф Джонстон привел своих людей из долины Шенандоа, но теперь, когда они были здесь, он не мог ничего поделать, разве что наблюдать, как они умирают. Джонстон имел более высокий ранг, чем Борегар, но Борегар планировал ход этой битвы и знал местность, в то время как Джонстон являлся чужаком и потому позволил Борегару довершить дело. Джонстон был готов взять на себя командование, если Борегара ранят, но до этого момента он решил молчать, просто пытаясь уловить течение событий, подошедших к ужасающей кульминации на вершине холма.

Джонстон достаточно четко понял, что Север обманул Борегара, обойдя его с фланга, но и видел, что войска южан дали серьезный отпор и теперь куют свою победу.

Джонстон также понял, что именно полковник Натан Эванс из Южной Каролины, на которого никто не обращал внимания, вероятно, спас Конфедерацию, разместив свои жалкие войска на пути наступления северян. Джонстон разыскал Эванса и поблагодарил его, а потом, пробиваясь обратно на восток, генерал поравнялся с тем местом, где лежал, прислонившись к седлу, раненый полковник Вашингтон Фалконер. Фалконер был замотан в бинты от пояса до груди, а его левая рука держалась на покрытой пятнами крови ленте.

Генерал натянул поводья и с сочувствием опустил глаза на раненого полковника.

— Фалконер, не так ли?

Вашингтон Фалконер поднял взгляд и увидел сияние желтого галуна, но покрытое дымовой завесой солнце находилось за спиной всадника, и его лицо невозможно было разглядеть.

— Сэр? — ответил он очень осторожно, пытаясь подобрать аргументы для оправдания поражения Легиона.

— Я Джозеф Джонстон. Мы встречались в Ричмонде четыре месяца назад, и, конечно, в прошлом году имели удовольствие отобедать вместе в доме Джетро Сандерса.

— Конечно, сэр, — Фалконер ожидал получить выволочку, но голос генерала Джонстона звучал более чем дружелюбно.

— Должно быть, вы чувствуете себя ужасно, Фалконер. Рана серьезная?

— Царапина, сэр, через полтора месяца пройдет, только и всего, — Фалконер знал, как придать голосу приличествующую ситуации скромность, но, по правде говоря, он отчаянно пытался свыкнуться с чудесной мыслью, что генерал Джонстон не собирается его отчитывать.