Всего Саблина допрашивали двадцать четыре раза. Наиболее интенсивно допросы шли в ноябре, не считая двух рижских допросов, его допрашивали 12, 13, 14, 16, 19, 21 и 28 ноября. На допросе 19 ноября Саблину было предъявлено обвинение в совершении преступления, предусмотренного частью 1-й статьи 59-й УК Латвийской ССР.

В декабре Саблина допрашивали всего два раза — 2 и 22 числа, в январе семь раз — 6, 8, 10, 12, 13, 14 и 24. В феврале три — 11, 12 и 23. В марте опять три раза — 1, 5 и 23. Это вовсе не означает, что следователи работали спустя рукава. Помимо допросов Саблина допрашивался также Шейн, допрашивались другие участники и свидетели событий 8—9 ноября 1975 года. Шла работа с документами. Определенного времени требовалось и для оформления материалов уголовного дела.

Первоначально к следствию помимо главных фигурантов дела Саблина и Шейна были привлечены: мичманы Бородай, Величко, Вавилкин, Гоменчук, Скоуденов, Хомяков, матросы Саливончик, Сахневич, Калнычев и лейтенант Дудник. Однако потом в ходе следствия обвинения со всех них были сняты, и они уже проходили по делу как свидетели. Разумеется, что при желании, учитывая поведение всех вышеперечисленных лиц во время мятежа, их можно было надолго упечь за решетку, наглядно продемонстрировав всю жесткость по отношению к тем, кто нарушил присягу. Однако следователи вовсе не пытались раздуть дело Саблина до масштабов массового заговора, прекрасно понимая, что в силу сложившихся обстоятельств все 10 изначально привлеченных к следствию фигурантов сами толком не понимали, что реально происходит на корабле и какие цели преследует Саблин. И все это происходило на фоне того, что на Западе пресса, телевидение и радио рассказывали страшилки о мятеже на советском эсминце, в результате которого было без суда и следствия расстреляно 80 человек...

То, что в ходе следствия сразу десять фигурантов были переведены из категории обвиняемых в категорию свидетелей, я считаю вовсе не проявлением слабости власти или ее боязни негативной реакции на Западе, а, наоборот, признаком исключительно взвешенного подхода к произошедшему ЧП.

Анализируя методику построения допросов, можно сказать, что вопросы подследственному задавались в достаточно корректной и вежливой форме. Все его инициативные заявления (как, например, заявление о недостатках в ВМФ) также подшивались к делу и принимались во внимание. По времени ответов на вопросы Саблина никто не ограничивал, поэтому некоторые его ответы весьма пространны и занимают по несколько листов. Каждый лист допросов в обязательном порядке подписывался Саблиным.

В соответствии с законом Саблину и Шейну были предоставлены опытные адвокаты, с которыми они имели постоянные контакты и могли обсуждать все возникающие в ходе следствия вопросы.

А теперь настала пора вспомнить и о таинственном Ревкоме, именем которого Саблин, как мы помним, подписывал радиограмму Главнокомандующему ВМФ. Так что же это был за Ревком?

На допросе 13 января 1976 года Саблину был задан вопрос, почему свою радиограмму в адрес Главнокомандующего ВМФ он подписал аббревиатурой «Ревком».

На это Саблин ответил следующее: «Революционного Комитета “Сторожевого” не существовало и не существует, хотя я и подписывал радиограммы от имени Ревкома. Это я сделал для убедительности, для того, чтобы наше выступление и действия создавали впечатление солидности и авторитетности.

Я хотел бы объяснить, что мысль о Ревкоме появилась у меня задолго до начала выступления, и создание такого комитета является одним из пунктов моего плана действий по захвату корабля. Ревком я предполагал создать после захвата власти на “Сторожевом” и выхода корабля в Балтийское море. Этот комитет должен был, по моему замыслу, рулить действиями экипажа корабля, пока этот корабль будет использоваться как трибуна для политических выступлений.