|
Плохая привычка — она способствует резкому укорочению жизни. Что рассказал тебе Фоссен? — Он много о чем говорил. — Давай по делу, а? — Игнат отхлебнул из кружки крепчайшего чая. — Фоссен должен был сказать тебе о том, что среди владельцев предметов есть несколько разновидностей. Было такое? — Не сказал, не успел. Написал мне об этом в записной книжке, я получил ее после его смерти. — И какие разновидности предметников там были названы? — Странники, хранители, охотники. Возможно, там был еще кто-то. — Дубина! И к кому относишься ты? — Думаю, к хранителям. У меня есть шелкопряд, и я не должен отдавать его никому. — А вот тут ты ошибаешься! — Игнат наставил на Виктора указательный палец, короткий, кривой и толстый. — На скольких языках ты говоришь? — На шести. Или семи... При необходимости могу объясниться на десяти. — А я говорю на двадцати пяти! — хохотнул Нефедов. — Свободно. А при желании могу понять любой язык вообще! Знаешь, почему? — Ты полиглот? — Я — странник! Как и ты! Никакой ты не Хранитель, забудь об этом. Твой удел — путешествовать по временам и странам. А шелкопряд тебе не нужен. Чем быстрее ты от него избавишься, тем лучше для тебя будет. Тридцать лет назад один персидский дурень подарил шелкопряда Мохтат-шаху, и через пять минут шах перерезал ему горло. Шелкопряд должен был попасть совсем в другие руки, но Мохтот-шо вцепился в фигурку как клещ и не шел ни на какие сделки. Единственный человек, который мог забрать шелкопряда и передать его тому, кому следует, это ты, Витя. Ты совершил первую часть своей работы и выполнишь ее до конца. — Стало быть, я всего лишь переносчик предмета? Как малярийный комар? Отдам шелкопряда и стану никому не нужен? Тут-то меня и прихлопнут? — Ничего подобного! — Игнат глянул в кружку и с сожалением увидел, что в ней остался лишь толстый слой разбухших чайных листьев. — Тебе предстоит еще много опасных и невероятных дел. Ты десять раз успеешь устать от жизни, пока к тебе не придет благодатная смерть! — Спасибо за замечательный прогноз, — пробормотал Вик. — Сауле сказала мне так: «Если все пойдет так, как нужно, ты встретишь одного интересного человека, и он расскажет тебе, что делать дальше». Это ты, Игнат? — Я кажусь тебе недостаточно интересным? — Нефедов сложил руки на груди и самодовольно усмехнулся. — Тогда рассказывай. — Что? — Что делать дальше. — Да что ты, паря! — Игнат хмыкнул. — Этого тебе не расскажет и сам бог. Сауле говорила не обо мне. Она говорила о той девочке, что лежит сейчас в коме на твоей кровати. Она расскажет тебе много, очень много. Если, конечно, ты сможешь ее разговорить. Она такая высокомерная особа, что тебе не позавидуешь. Впрочем, парень ты видный, симпатичный, может, найдешь дорогу к ее сердцу. — Она там не умерла, случайно? — Пока живая. — Ей нужно в больницу... — Не нужно. — Бородач снова махнул мясистой рукой. — Полагаешь, у нее есть внутричерепные гематомы? Точно, есть три штуки — две эпидуральные и одна субарахноидальная. Сломаны четыре ребра и левая лучевая кость. Разрыв капсулы правой почки. Литр крови в животе. Правое легкое насквозь пробито стрелой — не волнуйся, стрелу я уже сломал и вынул, хотя пневмоторакс, конечно, присутствует в полный рост. В общем, не думай о больнице, даже о транспортировке вертолетом. Не получится. Помрет по пути. — Ты врач? — Вообще-то я историк, лингвист и археолог, — заявил Игнат, с каждой минутой кажущийся Виктору все более невыносимым. — Еще я специалист по радиоэлектронике... — Ты врач хоть чуть-чуть?! — заорал Ларсен. |
