Сам старина Павлов не подозревал о том, что значат рефлексы в нашей жизни. Как показывают мои опыты, на долю чистого сознания приходится лишь мизерный сегмент человеческой деятельности: творчество и собственно умственный труд. В экстренных же ситуациях роль рефлексов, прежде всего, оборонительных и агрессивно-наступательных, становится основополагающей.

А у кого, по-вашему, они развиты в наибольшей степени? Правильно — у бойцов организованных преступных группировок, у тренированных милвзводовцев и — в особенности — у президентских гвардейцев, успешно прошедших программу спецподготовки. Ваши подчиненные ежедневно буквально захлебываются в адреналине, оттачивая искусство бездумно стрелять, резать и голыми руками рвать чужие глотки. А знаете, офицер, когда рефлекторные реакции организма обостряются до наивысшего предела? В самый экстремальный момент жизни — в момент смерти. Именно тогда бешеной волной нейроимпульсов наружу выплескивается гремучая смесь из концентратов всех неосознанных умений. Король мира тот, кто ее подчинит.

* * *

— Доктор Фурцев. Я уже слышал эту болтовню, причем, неоднократно. Теперь я хочу видеть конкретные результаты вашей работы.

Сканирование завершилось. Воронов с демонстративно скучающим видом смотрел на Саркофаг. Так, словно его собеседник на самом деле находился там, внутри белоснежного гроба.

— Вам, все-таки, придется меня дослушать, офицер. И, пожалуйста, не перебивайте, если хотите разобраться в сложных материях хотя бы на самом примитивном уровне.

«Примитивный уровень» Воронов проглотил, не поморщившись. Учат их там, в гвардии владеть собой, хорошо учат.

— Итак, заполучив первые виртуальные банки данных, в которых сосредоточены инстинкты и рефлексы мертвых солдат, я попробовал обмануть природу. Я внедрял боевые навыки в рефлекторную базу обычных граждан, никогда не державших оружие в руках. Перспектива штамповать таким образом супербойцов из рядовых клерков выглядела весьма заманчиво. Но и этот проект провалился. Несколько сотен двуногих растений — вот его результат.

Хрупкая человеческая нервная система не в состоянии освоить чужой рефлекторный опыт также, как и чужой разум. Как выяснилось, подобная пересадка возможна лишь из одного организма в… тот же самый. И вот теперь я пытаюсь заставить заново функционировать ваших погибших гвардейцев. Если мои опыты окажутся удачными, хаос в стране, наконец, сменится порядком. На страже законности встанет мертвая армия, которая по определению не будет ну, или почти не будет нести потерь.

— «Мертвый рай», если не ошибаюсь? — усмехнулся Воронов.

— Да, именно так я назвал свою исследовательскую программу. И не вижу в этом ничего смешного.

— Конечно. Разлагающиеся зомби на городских улицах… Что в этом может быть смешного?

— Ну, почему же разлагающиеся, офицер? В рамках «Мертвого рая» уже разработаны эффективные бальзамирующие инъекции и наружные препараты сверхдлительного действия. Гораздо сложнее было изыскать возможность для импортирования виртуальных импульсов отсканированной умирающей нервной системы в тело носителя после его окончательной смерти.

— Что значит, «было»? Хотите сказать, что уже решили эту проблему?

— Так точно, офицер, — не без издевки ответил доктор. И снова склонился над клавиатурой. — Взгляните…

Две половинки сканера-саркофага снова разъезжались. Крышка поднималась к разверзшейся нише на потолке, дно опускалась вниз — в пол, в открытый люк. На прозрачном столе в прежней позе лежал покойник. Ничего — внешне совершенно ничего — не изменилось.

— Нелегко, — продолжал Фурцев, — весьма нелегко оказалось расшифровать и оцифровать фиксируемые компьютером нейроимпульсы.