Любопытно, что все три картины были исторического плана, из-за чего моя жена Милена заключила, что я «не современен». Не знаю, возможно. Нынешняя жизнь привлекает меня куда меньше прошлой, а в будущее и вовсе смотреть и противно, и не хочется. Наверное, мне следовало податься в архивариусы. В Больших и Малых Императорских театрах мне тоже как-то не повезло: меня туда просто не подпустили, а играл я в одном маленьком заштатном театрике на окраине Москвы. Но даже и здесь были свои звезды и примы, которые держали меня на ролях типа: «Барин, вам кофий в постель подавать или на голову?» Иногда я подрабатывал на телевидении дублированием «мыльных опер», а как-то раз один жуликоватый оператор предложил мне сняться в порнографическом фильме, пообещав и хорошие деньги, и удовольствие. Но я отказался, несмотря на всю свою покладистость. Помешала врожденная стыдливость, а может быть, и боязнь, что моя усатая морда попадет в кадр. Второе — вернее. И если бы ее увидела Милена… Хотя с какой стати ей смотреть порнохлам? Это вопрос, над которым я как-то не задумывался. Я даже уверен, что Милена вполне могла позволить себе посмотреть этот фильм в какой-нибудь развеселой компании. Она всегда была девушкой свободного полета мысли. Наша семейная жизнь с ней периодически давала сбои, напоминая плохо работающий синхрофазотрон. То мы собирались разводиться, проклиная друг друга, то пылко и истерично бросались в объятия, клянясь в любви до гробовой доски. Есть такие сумасшедшие семейные пары, уверяю вас.

Милена работала в нашем же театре гримершей и пользовалась здесь значительно большей популярностью, чем я. В ней был какой-то удивительный шарм: может быть, из-за чуть вздернутой верхней губки, или раскосых, часто меняющих свой оттенок глаз, или небольшой родинки на левой щеке. Или из-за того, что она всегда вела себя независимо. А при желании могла какому-нибудь наглецу засветить и в глаз. Дома она не утруждала себя никакой работой, кроме маникюра, так что при ней я был и кухаркой, и прачкой, и полотером. И мужем-любовником. Но все свои обязанности я исполнял исправно, не стыдясь и не огорчаясь, не вставая в позу обиженного боцманом матроса. Я человек не гордый и не щепетильный. Могу терпеть очень долго. Хотя все же до определенного предела.

Кроме того, у меня было несколько увлечений, которым я отдавался всей душой и которые заменяли мне некоторые неудобства в семейной жизни и неурядицы в работе. Я страстно любил различные пиротехнические спецэффекты, применяемые на съемках, изучал их, разрабатывал сам, покупал всякие дымовые шашки, кровавые накладки с капсулами, взрыватели и прочее. Некоторые, признаюсь честно, воровал в киномастерских. Вообще любил всевозможные технические новинки, способные вызвать неожиданный эффект. Часть из них я захватил с собой сюда, в Полынью. На всякий случай. Для смеха. Но смеяться, по-видимому, нам доведется не скоро…

Когда мы в Москве получили эту идиотскую телеграмму, то вначале ничего не поняли. Белиберда какая-то. «ПОХОРОНЫ — ДОМА — НАСЛЕДСТВО — ДЕД — АРСЕНИЙ». Чьи похороны, и почему они состоятся дома, а не на кладбище, и какое наследство имеет в виду наш чудаковатый дедуля, подписавший эту телеграмму? Мы гадали целый вечер, но так ничего и не сообразили. Я предлагал взять бутылку коньяка, чтобы «соображение» потекло быстрее, но меня никто не поддержал. На всякий случай мы отправили дедуле свою телеграмму, где просили разъяснить суть его послания. Но, к сожалению, как теперь ясно, к этому времени дедуля был уже мертв.