— Какой удивительный цвет, правда? У меня когда-то была рубашка такого оттенка, и она мне очень нравилась, но я из-за денег ввязался в драку с мексиканской шлюхой, у которой была деревянная нога, и рубашка порвалась. Тогда я здорово наподдал этой попрошайке.

— Спасибо, что поделился воспоминаниями, — пробурчал Уэйн и снова погрузился в сон.

Каждый раз, когда он открывал глаза, свет становился ярче, а буря — слабее. Он окончательно проснулся уже перед самым закатом, когда ветер стих. Но не стал ничего предпринимать, а заставил себя снова закрыть глаза, чтобы не тратить энергию. Он постарался снова задремать и для этого прислушивался к гудению мотора, думал об автомастерской и о Поупе, о том, как они могли бы весело проводить время за пивом, ремонтировать машины и развлекаться с живущими у границы телками, а может, и с коровами-мутантами с той стороны, где их разводят для продажи.

Впрочем, нет. Никаких коров и других генно-модифицированных существ. Человек должен провести для себя отчетливую черту, и Уэйн мысленно оставил за этой чертой всяких идиотских созданий, даже если они обладали человеческими повадками. Надо соблюдать хоть какие-то стандарты.

Потому что иначе эти границы быстро начинают размываться. Он помнил, как когда-то говорил, что трахает только красивых женщин. Его последняя шлюха была откровенной уродиной. Если продолжать в том же духе, скоро скатишься до уровня Калхауна и начнешь искать дырки в попугаях.

Он опять проснулся от толчка локтя Калхауна в ребра и заметил, что монахиня поднялась со своего места. Уэйн был уверен, что она не спала, но при этом выглядела бодрой и энергичной. Монахиня кивнула на окно с их стороны:

— Земля Иисуса.

В ее голосе опять прозвучала странная интонация, и мертвецы ответили своим заунывным "Бласлови нас, Иис".

Стало темнее и не так жарко, наступала ясная прохладная ночь с луной цвета кованой меди. Автобус плыл по белому песку, словно таинственная шхуна на всех парусах. Они взобрались на невообразимо крутую гору, над которой как будто играли сполохи северного сияния, а потом стали спускаться в миниатюрную радугу, наполнившую салон разноцветными бликами.

Спустя пару минут глаза Уэйна привыкли к мельканию огней, автобус свернул вправо по опасно крутой дуге, и перед глазами появилась долина. С этой точки местность внизу просматривалась ничуть не хуже, чем с самолета.

Внизу расстилалось море полированного металла и пляшущих неоновых огней. В центре долины стояла статуя распятого Христа высотой не менее двадцати пяти метров. Большая часть тела была сделана из светлого металла и разноцветных неоновых трубок, которые и создавали основное освещение. Поперек хромированной пластины лба в несколько оборотов обвивалась колючая проволока, из-под нее свисали пряди неоновых волос цвета ржавчины. Глаза Создателя — две огромные зеленые сферы — поворачивались справа налево и обратно с монотонностью вентилятора. Рот растянулся в улыбке от уха до уха, и внутри торчали зубы из сверкающего металла вперемежку с зияющими чернотой дырами. Статуя была снабжена массивным членом из пучка полированных прутьев и неоновых колец; член выглядел гораздо солиднее, чем стоящие с обеих сторон от него подагрические ноги из стальных труб, а вместо головки пульсировал слепящий прожектор.

Автобус кружил по склону долины, спускаясь на дно, словно дохлый таракан в унитазе, но наконец дорога пошла прямо и вывела их к Земле Иисуса. Они проехали между ногами распятого Христа, прямо под пульсирующей головкой Его члена, к похожему на небольшой замок зданию, построенному из золотых кирпичей и с подъемным мостом, вымощенным драгоценными камнями.

Замок был здесь не единственным строением, состоящим из редких металлов и драгоценных камней: золота, серебра, изумрудов, рубинов и сапфиров. Только по мере приближения становилось ясно, что все это гипс, картон, фосфоресцирующая краска, цветные прожекторы и неоновые гирлянды.