Я же остался в одиночестве и минут пять просто пытался отдышаться. И тут до меня дошло, что на этой электричке я заяц — билет я не смог бы купить ни при каких обстоятельствах. Но главное, что я успел и расписание не сбилось. Волнение и физическую усталость как рукой сняло в один момент. Электричка выехала на железнодорожный мост и начала пересекать широченную Волгу. Красота безумная, в которую хотелось погрузиться с головой, но надпись на дверях «Не прислоняться» напоминала о том, где я нахожусь. Я финально выдохнул и зашел из тамбура в основной вагон, чтобы наконец сесть. Электричка почему-то была заполнена почти целиком.

На станции Киселиха за Нижним Новгородом резко встала и вышла половина поезда. Хотя за окном пейзажи напоминали все ту же пустынную Новую жизнь. Искать причины в Гугле не стал. Пусть Киселиха останется загадкой.

В тот день у меня еще не было четкого плана по поводу фотографий и блокнота. Я просто снимал по привычке все вокруг и на всякий случай записывал все, что приходит в голову, — вдруг пригодится. Я сидел и перечитывал уже написанное, понимая, что это идеальный способ рефлексии именно в электричке и важный механизм закрепления сюжетов для будущего. Так в итоге и оказалось.

В Нижнем Новгороде, когда я бежал сломя голову на платформу номер два с платформы номер шесть — вообще в другой край вокзала, на электричку до Шахуньи через Ветлужскую, я вдруг понял, что никуда восточнее Горького я не ездил и не летал. Ни в другие города России, ни в другие страны. Как-то с детства казалось, что там и нет ничего. Ковров был таким краем земли, а на срезе еще Нижний Новгород.

Как только я вбежал в электричку (а там уже все сидели и были готовы ехать), на меня сразу посмотрело полвагона. Причем лица у всех иные. И примерно сразу же на улице начало резко темнеть. В итоге через полчаса за окном наступила кромешная чернота. Я зачем-то, по наставлению Насти, начал читать «Желтую стрелу» Пелевина. И так же, как в книге, перестал слышать звук колес, начал думать о невозможности сойти с поезда и вообще не понимал, ехал я или стоял на месте. Если бы можно было смешать сейчас слова «страшно» и «странно», то именно так бы я описал последние электрички первого дня.

Я сидел и представлял, как выглядит электричка со стороны: среди бесконечной темноты, где вокруг нет ни одного дома с горящими окнами, ни дорог, по которым бегут после работы автомобили с включенными фарами, ни даже фонарей на столбах вдоль путей, мчится светящаяся изнутри колбаса на четыре вагона. Внутри нее сижу я, не понимающий, где именно я нахожусь и есть ли тут пространство и время (сети точно нет уже давно), женщина в грязном пальто, спящая и недвигающаяся (не уверен был, дышит ли она), и ребенок лет пяти. У него было очень грязное лицо и темно-синяя шапка, натянутая почти до носа. Мальчик бегал по электричке, представляя, что за ним охотится какой-то суперзлодей: он прыгал из стороны в сторону, падал, театрально корчился от боли и вскидывал руки вверх в надежде на такую же невидимую, как и его противник, помощь. Я сфотографировал свое отражение в окне, за которым ничего не существовало.

Холодно. Мерзнуть начал с носа.

Последняя пересадка была на станции Ветлужская в поселке Ветлужский у реки Ветлуга. Следующая электричка стояла рядом, нужно было просто выйти на платформе и зайти в другую. Я постоял на улице несколько минут, чтобы удостовериться, что время все-таки идет и у меня будут хоть какие-то попутчики. Что было в электричке на Шахунью, я совсем не помню. Ощущение, что я просто внутренне собрался, забыл обо всех страхах и погрузился в чтение, чтобы не отвлекаться на дорисовывание реальности в голове. Конец был совсем близок, оставалось просто ждать.

— Конечная станция Шахунья.

— Спасибо. Наконец-то. Пойду я отсюда искать гостиницу.

Этот день никак не хотел заканчиваться.