Брось в него тарелку и беги, сказала она себе.

Она поставила тарелку рядом с ним.

— Спасибо, — сказал он.

Он поблагодарил тебя, а теперь ты возвращаешься в дом.

Вместо этого она прислонилась к столбу крыльца.

— Ты действительно собираешься провести ночь на моем крыльце?

— Да.

— Я вполне могу позаботиться о нас сама. Скоро стемнеет. Ты должен вернуться туда, где остановился.

— Я уверен, что моя палатка будет очень скучать по мне, — сказал он.

— Палатка?

— Да.

— Ты спишь в палатке? Почему? У тебя что, совсем нет денег?

— Напротив. — Он сунул руку в карман куртки и достал маленький кожаный бумажник, скрепленный ремешком. Он ослабил ремешок, сунул внутрь руку и достал золотую монету. Лучи заката заблестели на металлической поверхности.

Целое состояние. Интересно, сколько же она стоит? Прокормила бы она их в течение двух недель? Трех?

— Так в чем же проблема?

На его лице застыло озадаченное выражение.

— Я пытался найти жилье, но, к сожалению, большинство твоих соседей страдают от критического недостатка доверия. Они видят, что я иду, запирают двери и закрывают окна, и никакие крики и размахивание бумажниками не могут убедить их прислушаться к голосу разума.

Роза представила себе, как он стоит на пороге дома Оглетри в своей огромной меховой накидке, с огромным мечом, торчащим из-за плеча, рычит во всю глотку, а потом расстраивается, что никто не выходит, и рассмеялась.

— Я уверен, что мое затруднительное положение кажется тебе забавным, — сухо сказал он. — Ты живешь в безумном месте, населенном сумасшедшими людьми, без малейшего намека на вежливость.

— А ты не пробовал постучаться к Макколам на юге? Они согласились бы за твои деньги.

Он вздернул нос, источая аристократическую надменность, словно учуял дешевый одеколон.

— Я не остановлюсь в лачуге.

— Ну, извините, Ваше Высочество. — Она засмеялась еще громче.

— Некоторые мужчины в моем положении сочли бы твое хихиканье оскорбительным.

— Я ничего не могу с собой поделать. Должно быть, это нервы. — Она затряслась от смеха. Страх, свернувшийся внутри нее маленьким холодным кусочком льда, растаял. Голубая кровь не был безобидным… отнюдь, но когда она смеялась над ним, было трудно его ужасаться.

— Ты могла бы позволить мне остаться здесь. Я бы тебе, конечно, заплатил. — Он бросил монету в бумажник. Она издала металлический звон, возвещая о том, что есть еще много таких же, как она.

— О, ты просто супер, — сказала она. — Ты хочешь, чтобы я позволила тебе остаться в нашем доме?

— А почему бы и нет? Я уже обещал защищать вас, так что я связан с этой собственностью своим собственным словом, по крайней мере, на сегодняшний вечер. К тому же ты могла бы заработать немного денег на моем несчастье.

— Ты просто невероятен! — Роза покачала головой. С какой стати ему так сильно хочется попасть в ее дом? Какая-то маленькая часть ее души хотела верить, что он действительно беспокоится о детях, но гораздо большая часть ее души покачала головой с циничным недоверием. Он был голубой кровью. Ему было наплевать на беспородных мальчишек-Эджеров.

— Я просто прагматичен. У тебя, вероятно, есть свободная кровать в этом доме, которая, я надеюсь, чистая и мягкая, которая гораздо предпочтительнее твердого деревянного пола этого крыльца.