На третий день после Адвента аббата в церкви нашёл Филибер Риго. Сержант осведомился о самочувствии отца Жоэля, рассказал о предстоящей казни, уже назначенной, и под конец сообщил, что один из заключённых выразил желание поговорить с ним.

Отец Жоэль закусил губу. Он понял, кто хотел видеть его, сознавал, что не сможет отказать Камилю д'Авранжу в этой последней просьбе, но всё его существо воспротивилось. Неожиданно он замер. А что если… что если… если эта встреча… Не взять ли с собой святые дары? Но если это всего лишь последняя насмешка Камиля?

Жоэль, несмотря на то, чему был свидетелем, многого в этой душе не понимал, но предпочёл бы вечное непонимание встрече с мысленно проклятым им.

Но нет, надо пойти. Он слушал д'Авранжа уже дважды. Послушает и третий раз. Тяжело вздохнул. Неожиданная мысль заставила аббата вздрогнуть. Господи, ему ведь предстояло встретиться со смертником. Все негодяи были, как он знал, приговорены к обезглавливанию, а не к колесованию. Колесо предназначалось для виновных в предумышленном убийстве, в разбое на большой дороге, в заранее обдуманном убийстве и в краже со взломом. Его же применяли к виновным в насилии над незамужней девушкой. Это была кара для лишённых дворянства, после того как их гербы чернили и разбивали перед эшафотом. Колесованные тела сжигались, безразлично, оставались они в живых или нет. Но по личному распоряжению министра юстиции, все выродки колеса избежали: постаралась родня каждого, не желавшая позора. Но что это меняло? Им предстояло умереть.

Да, аббат был согласен встретиться с Камилем.

… Жоэль вошёл в мрачный каземат, куда свет попадал лишь из крохотного оконца, рассеиваясь во мраке. Тёмная чугунная решётка делила его пополам, и по обе стороны её Риго распорядился поставить стулья. Всё это не диктовалось интересами дела, а всего лишь было данью уважения сержанта человеку, который вывел его на след убийц. Филибер уже знал, что о поимке негодяев было доложено королю, и его имя тоже упомянуто его светлостью герцогом Люксембургским. С его светлостью Риго состоял в отдалённейшем родстве через жену и никогда бы не дерзнул напомнить о себе, бедном родственнике, но сейчас об этом факте вспомнил сам герцог, хвастаясь перед его величеством. Знал Риго и о подписанном его величеством указе о его досрочном производстве и возведении — по особой милости — в дворянское звание. Милость была подлинно королевская. Подумать только, его сынок Жозеф — будет уже потомственным дворянином! И всем этим Филибер Риго был обязан отцу Жоэлю, с коим его столкнул в добрый час Господь у полицейских конюшен!

Камиль д'Авранж появился из теряющейся в темноте двери тюрьмы. Он был облачен в грубую куртку из толстой холстины, с отверстием со стороны спины и снабжённую длинными узкими рукавами, несколько превосходящими край ладони, в них была продёрнута верёвка, достаточная для того, чтобы стянуть рукав, но руки д'Авранжу развязали.

Теперь они смотрели друг на друга через решётку. Аббат не встал навстречу заключённому — не из презрения, его просто плохо держали ноги, и д'Авранж поспешил сесть на тяжёлый стул тёмного дуба, несколько отодвинувшись от стальных запоров железной клети.

— Так значит, ты действительно видел всё? И ты же навёл полицию на след?

— Да. Я поймал тебя тогда. Старик Леру рассказал, что видел кутежи в загородном доме де Конти. Я сказал тебе, что мне снится таможня Вожирар. Ты пошёл пятнами и взволновался. И я понял, что там всё и происходит.

— Да, ты отомстил мне сторицей.

Аббат пожал плечами.

— Я не знал. Я почти поверил, что ты непричастен к этим убийствам. Всё это были смутные догадки, расплывчатые подозрения, туманные предположения. А того, что довелось увидеть, я и предположить не мог.

— Как ни странно, верю.