Дождь не прекращался все последующие дни, и становилось все жарче. Когда Мойра сошла с борта рейса «Катай Пасифик CX260», вылетевшего из Парижа, из аэропорта имени Шарля де Голля, во вторник 26 июня, Гонконг выглядел, как обычно выглядит с мая по август: парилкой, хамамом под открытым небом.

Зато международный аэропорт Чек Лап Кок, с его кондиционерами, державшими температуру плюс 20, напоминал холодильник. Когда Мойра получила чемодан и дошла по сверкающему холлу до таможенного и паспортного контроля под большим световым панно «Шопард», уже в середине очереди ее начало познабливать. Мойра оделась сообразно прогнозам путеводителей, которые на это время года обещали субтропическую жару и высокую влажность. Холод охватил ее еще в самолете, но бизнес класс «Катайских авиалиний», кроме туалетного набора, еды и питья в любом количестве, обеспечивал пассажиров теплыми одеялами и тапочками.

Она вылетела из Руасси вчера около 13.10, плотно позавтракала сразу после взлета, потом, опустив шторку иллюминатора, создала себе искусственную ночь, с помощью кучи всяческих кнопок превратила свое сиденье в удобную кровать и завалилась спать. А самолет на высоте одиннадцати тысяч метров летел на восток над Европой, Россией и Китаем.

И здесь, над облаками, в тяжелом забытьи, ей опять приснился сон, который преследовал ее все время, пока она готовилась к поездке в Гонконг. Сон про китайца… Ей снилось, что она совершает привычную утреннюю пробежку по берегу Сены: Аустерлицкий мост, набережная Сен Бернар, мост Сюлли, Турнельские ворота, набережная Монтебелло, Новый мост, мост Искусств… Она легко бежит по шершавой брусчатке, мимо барж, причаленных в тени берегов, мимо домов на острове Сен Луи, мимо аркбутанов Нотр Дам, выступающих на фоне облаков. А потом, все так же бегом, поднимается по лестнице к своей маленькой квартирке под самой крышей на улице Кардинала Лемуана, откуда открывался точно такой же вид, как и в тот день, когда сербский студент Гаврило Принцип убил эрцгерцога Франца Фердинанда Австрийского. И в тот момент, когда она открывает дверь, словно ниоткуда возникает китаец, бросается на нее и вталкивает внутрь. Дальше все происходит очень быстро, но быстрота смены образов позволяет дать определение тому, что произошло: насилие.

Мойра внезапно проснулась в своем высокотехнологичном коконе в спящем салоне, и обрывки сна, потрясшего ее своей реальностью, долго не отпускали ее сознание…

– Паспорт.

Очередь вдруг стала двигаться. Несомненно, китаец на паспортном контроле был моложе и субтильнее того, что приходил во сне, к тому же он изучал ее лицо без тени улыбки. Вгляделся в паспорт, в рабочую визу и в анкету, которую ей дали заполнить на борту. Потом снова уставился на молодую женщину. Со своими светло каштановыми волосами, черными, как угли, миндалевидными глазами и резко очерченными губами она вполне могла бы сойти за китаянку. В то утро на Мойре были джинсы с модными широкими дырками, сквозь которые виднелись загорелые колени (она провела неделю отпуска на Сицилии, поскольку прекрасно понимала, что отпуска у нее еще долго не будет). Ансамбль дополняли белые спортивные сандалии, футболка с надписью «Я НЕ АНТИСОЦИАЛЬНА, ПРОСТО НЕ ЛЮБЛЮ ТРЕПОТНЮ» и черный пирсинг в левой ноздре. Ну просто типичная француженка. Нетерпение и раздражение, с какими она отвечала на вопросы, тоже были типично французскими.

– Француженка?

«Там же написано, – подумала она. – Он что, хочет, чтобы я ответила, что я трансвестит из Булонского леса?»

– Да. Я француженка.

– И вы прибыли в Гонконг на работу?

– Да. В «Мин инкорпорейтед».

Он покачал головой.

– О!.. Мин… Это очень солидная компания… Китайская…

Интересно, что он имел в виду: может, китайская – в смысле, в Китае? Но компания находилась в Гонконге.