То ли эта костяная вытянутая голова.

Тварь приоткрыла пасть и закряхтела.

– Так себе воплощение, – сказал Глеб, подкинув на ладони комок тьмы. – Сразу видно, дилетант работал.

Тварь заухала.

Заулыбалась во всю пасть, демонстрируя ряды зубов. Треугольные. Острые. Слегка загнутые. Меж ними мелькнул черный язык.

– Пропустишь? – Глеб скормил ей тьму, не особо надеясь приручить.

Но ведь не спешит нападать.

Почему?

Не из-за той ли розовой ленты, что захлестнула тощую шею? Здесь, в месте пробоя, цвета искажались, однако лента была знаком привязки. И стало быть… стало быть, шанс есть. Если в том, кто тварь призвал, осталась хоть толика человеческого.

– Пропустишь, – он шел, не сводя взгляда с существа, которое следило за Глебом.

Тварь загарцевала.

Ухнула.

И села на дорожку. Длинная шея вытянулась, точно не в силах она была удержать тяжелую эту голову, а из пасти донесся низкий протяжный звук.

– Не нравится?

…та, в кургане, была старше.

…много старше…

Пойманная еще в незапамятные времена, когда великих шаманов отправляли в мир иной вместе со всем нажитым добром, что, учитывая особенности степной магии, было весьма разумно, та тварь обжила пещеру. Глеб не знал, кто и когда вытащил ее в мир.

И в чем запер.

В истлевшем ли бубне, от которого уцелел лишь остов и пара клочков кожи. В повозке ли, щедро украшенной золотом, в кувшинах ли, в золотых ли амулетах – шаман был велик и славен, а потому потом, позже, из кургана извлекли многое.

Главное, что она успела обжиться.

И оголодать.

…та тварь почти выбралась. Она втянула собственный мир, которым питалась, и с каждым годом увеличивала прореху, пока однажды та не стала настолько велика, чтобы накрыть курган.

– Ничего… мне тоже не нравится, когда по моему миру гуляют всякие твари, – Глеб отступал медленно, прислушиваясь к происходящему вокруг.

Тварь могла быть не одна.

Пусть пробой свежий, но…

…в тот раз ему повезло. Та, другая тварь, слишком проголодалась, чтобы позволить иным приблизиться.

…овцы пропадали.

…пастух.

…и рядом крепость стратегического назначения. Аномалии, которым, даже с учетом местной специфики, не место. А потому, не окажете ли вы любезность? Взгляните, просто взгляните… охрану мы выдадим, две дюжины егерей.

Там они и остались.

– И ты на свободу хочешь? Домой? Ты разумен? Или условно-разумен? Разум – вещь такая… весьма своеобразная. Вот люди по-своему разумны, а поди же, творят такое, от чего мне порой не понятно, как это наш мир не развалился.

Тварь поднялась.

– Да нет, сиди уж. Я сам найду дорогу…

…тогда Глеб понял, во что вляпался, лишь когда погиб первый парень. Еремеем звали… он был мрачен и имел привычку предрекать беды.

В тот раз не ошибся.

Тварь просто обняла его телом своим, будто простыней опутала, и Еремей закричал. Он кричал, казалось, вечность, а потом затих, и тварь сползла, оставляя на земле голый остов.

Она сожрала пули.

И ручную бомбу, которую в нее метнули. Она выпила пламя, собрав его на своей шкуре алыми искрами. И, обрушив треклятый курган, принялась за людей.

…в тот раз Глебу повезло.

Он успел замкнуть контур, пусть и себя же в нем запер. Выбраться особо не рассчитывал, а вот умереть с достоинством… чем не выбор?

Тогда, оказавшись в душной тьме, которая пахла землей, костями и миром иным, он призвал тьму. И та пришла. Она предложила игру.

Она знала, что Глеб рискнет, что выбора у него нет, ибо контур – вещь такая, не шибко надежная.