— Остап Игнатьевич? — вглядываясь в темноту, спросил Комов. — Доброе утро! Я к вам с подполковником медицинской службы. Можно зайти?

Сердечко от неожиданности растерялся. Так ничего и не ответив, он открыл дверь, пропустил доктора Вартаняна и Комова в дом, сел на велосипед и поехал на аэродром. С приходом врача у Сердечко появилась надежда. Усталости как не бывало. Он энергично нажимал на педали, думая о том, что хорошо, когда рядом с тобой отзывчивые, душевные люди!

Ровно в шесть тридцать пришла машина. Летчики направились к своим экипажам, и только Астахов остался в автобусе. Развалясь на одном; сидении, перекинув ноги на другое и подложив под голову парашют, Астахов еще долго лежал, наблюдая за тем, как медленно поднимался солнечный луч: еще холодный и несмелый, он только золотил предутреннюю мглу.

Жизнь Астахову давалась легко. Родители его прошли суровую школу жизни. Его мать, в то время как отец воевал на фронтах гражданской войны, ходила по людям стирать, шить, работала судомойкой в столовой. Позже, когда родился и подрос Геннадий, отец, приучая его к труду, часто ссорился с матерью. Словно наседка, она защищала сына, говоря: «Еще будет время, наш сынок потрудится». Родители дали Геннадию все, чего не имели сами — веселое, беззаботное детство и светлую юность.

Геннадий учился без зубрежки и без труда, за счет незаурядных способностей и отличной памяти. Среди сверстников он был героем и вожаком, зачинщиком юношеских проказ, удачливым и смелым. В летную школу Астахов был принят одним из первых. В самостоятельный полет его пустили первым. Летную школу он окончил с отличием. И та легкость, с которой он шел по жизни, сложила и упрочила его самоуверенный нрав, его самолюбивый, эгоистический характер. Астахов считал, что все окружающее существует для него. Он брал все, ничего не давая взамен.

Астахов лежал в автобусе до тех пор, пока подполковник Ожогин не вылетел на разведку погоды. Затем, не торопясь, он подошел к своему самолету и спросил у Сердечко:

— Ну, как, старина, дела?

— Нормально, товарищ старший лейтенант, — ответил техник, приветствуя командира.

Небрежно ответив на приветствие, Астахов направился к группе летчиков, расположившихся на траве: он знал, что на Остапа Сердечко можно было положиться.

Сердечко поднялся на стремянку и взглянул в сторону, откуда должен был появиться Комов. Длительное отсутствие замполита его начинало беспокоить, тем более, что майор никогда не «опаздывал на предполетное построение.

Разведчик погоды шел на посадку. Подрулив к стоянке, подполковник Ожогин вылез из кабины и направился к поджидавшему его командиру полка.

— В пятидесяти километрах юго-западнее точки, — докладывал он полковнику Скопину, — грозовой фронт. Метеорологические условия усложнились, облачность шесть баллов, видимость три — четыре километра.

— Становись! — скомандовал майор Толчин и, когда летчики застыли по команде «Смирно», сделав несколько шагов навстречу Скопину, доложил: — Товарищ полковник, вторая эскадрилья выстроена для получения предполетных указаний!

Сердечко заметил майора Комова. Замполит быстро подошел и поздоровался с командиром. Заметив тревожный взгляд техника, Комов улыбнулся и обнадеживающе кивнул ему головой.

Подполковник Ожогин перед строем сообщил результаты разведки. Командир еще раз уточнил задачи экипажей в связи с изменившимися метеорологическими условиями и, предупредив о строгости выполнения по времени плановой таблицы полетов, ушел на командный пункт.

Второе звено выполняло задание на перехват «противника» при помощи наведения на цель с командного пункта. Астахов собрал летчиков своего подразделения и, еще раз уточнив порядок выполнения задачи, доложил командиру эскадрильи о готовности звена.

Ровно в шесть часов пятьдесят минут над стартовым командным пунктом взвилась зеленая ракета — летный день начался.