— Мирон попросил отвезти тебя в больницу. У него какая-то важная встреча на работе.

— Не нужно было беспокоиться. Я бы сама доехала.

— Конечно, доехала бы. Только на машине это будет быстрее, а у меня все равно день свободный. Так что я рада помочь.

Спорить не было сил. Да и отражение в зеркале, куда Ольга мельком бросила взгляд, отнюдь не свидетельствовало о ее готовности появиться в общественном транспорте. Бледная, с опухшими глазами, растрепанная, в помятой одежде — почти картинка из фильма ужасов.

— Мы сможем заехать ко мне домой? Переодеться.

Полина кивнула, добавляя:

— А потом в ресторан. Я тоже еще не завтракала.

— Есть я не хочу.

Женщина опять согласно качнула головой.

— Не сомневаюсь. Но твой ребенок очень хочет.

Ольга нахмурилась. Ребенок. Она совсем забыла. Не чувствовала себя беременной. Не было ни токсикоза, ни каких-то новых вкусовых пристрастий. Даже аппетит нисколько не увеличился. Скорее наоборот, думать о еде вообще не хотелось, как и терять драгоценное время, которое можно провести в больнице.

Полина, кажется, угадала ее мысли. Спросила осторожно.

— Оль, ты собираешься сохранить этого ребенка?

Разве у нее были варианты? Конечно, она сохранит это последнее и такое драгоценное воспоминание о Лешке. Его маленькую частичку…

— Если ты не будешь есть, то это будет довольно сложно. У него ведь сейчас формируются все органы, ему нужно расти… Поэтому… прости, но нужно поесть, если ребенок тебе нужен живым…

Ольга вдруг выдохнула отчаянным шепотом, обращая вопрос даже не к Полине, а просто в пространство, к неведомому ей разуму, почти не надеясь получить ответ:

— А что нужно сделать, если мне живым нужен… он?… ЧТО????

Слезы опять были так близко, жгли глаза, перехватывая дыхание.

— Но ведь он пока жив… — похоже, слова давались с трудом. Полина словно боялась произнести то, что окажется неправдой, посеять ложную надежду, которой не суждено оправдаться. Но и промолчать не могла. — Зачем ты оплакиваешь его раньше времени?

— Но врач сказал… — не нашлось сил повторить приговор. Она лишь опустила голову, давясь рыданиями.

Полина опять помолчала, прежде чем решилась произнести:

— Оля, я не люблю об этом вспоминать. Но сейчас… Хочу, чтобы ты это знала. Мне было семь лет, когда моя семья попала в аварию. Я, родители и мой старший брат. Машину занесло на скользкой дороге. Отец не справился с управлением. Мы перевернулись и … упали с обрыва…

Было видно, что воспоминания до сих пор причиняют боль. Женщина застыла, вглядываясь словно сквозь Ольгу, в прошлое, отнявшее у нее близких.

— Я единственная почти не пострадала. Было всего несколько царапин. А все остальные… Папа… погиб на месте. Сразу. Мама… умерла по дороге в больницу. У меня на глазах. Я слышала ее стоны… Видела последние движения. И все понимала. Не смотря на свой возраст. Хотя до того дня самой большой моей проблемой была сломанная игрушка. Это было так очевидно. Смерть самого дорогого человека, которую ты никак не можешь предотвратить… А мой брат… — она смахнула набежавшие слезы, — про него сказали, что он тоже не жилец. Я помню, как были вывернуты его ноги. Совершенно неестественно. И сколько было крови. И как он кричал… И слова врачей тоже помню. Моя тетя… она очень подробно пересказывала мне все, что они говорили. Я была ей не нужна. И больной мальчишка, который все-таки выжил, — тоже. Она предпочла бы, чтобы он умер, лишь бы не тянуть на себе многие годы груз ухода за инвалидом.