Все на месте. Можно и ехать, помолясь!

Варя собрала со стола бумаги в огромную растрепанную кучу, компьютер выплюнул диск, она выхватила его, защелкнула в коробку, пристроила сверху на свою кучу и попросила нетерпеливо:

– Открой мне!

– Что?..

– Вадим, дверь в кабинет открой, пожалуйста!

Вадим потянул тяжеленную дверь, за которой раньше сидел Разлогов. Там, за дверью, было темно и тихо.

Странная штука – жизнь человеческая, подумал Вадим и вздохнул. А смерть еще страннее! Вот жил человек по имени Разлогов, жил-поживал, добра наживал – и много нажил! Ел, пил, спал – и не с какими-нибудь завалящими, с самыми лучшими спал! Деньги ковал, карьеру делал – и сковал, и сделал!.. И тут вдруг – бац! И нету его. И ничего нету.

Кому нужна теперь его карьера? С кем будут спать те самые, что спали с ним? Куда денется нажитое добро?

…И в кабинете темно и пусто, и в приемной никого, только секретарша от нечего делать молотит по клавишам, и водителю некуда себя приткнуть!..

Тут, словно отвечая на его мысли, разлоговский кабинет изнутри залился светом, и Варя пробежала в глубине, от стола к стенному шкафу, и пропала из глаз.

Вадим подумал-подумал и тоже зашел. Варя, распахнув двери шкафа, что-то возилась с сейфом, спрятанным в глубине, и мельком на него взглянула.

Вадим подошел к столу и вздохнул еще горше:

Вот ведь странная штука жизнь!..

Громадный разлоговский стол, всегда неряшливо и как попало заваленный бумагами, был чист и пуст, будто тундра в день первого снегопада. Ни пылинки, ни соринки, ни бумажки. Ни следа Разлогова, который, бывало, нагромождал вокруг себя кофейные чашки, пепельницы, ручки, записные книжки, початые и брошенные пачки сигарет, пластмассовые зажигалки, золотые зажигалки и коробки спичек.

Вадим, во всем любивший порядок и опрятность, всегда косился на начальничий стол с неудовольствием – надо же, как люди не умеют за собой смотреть! На собственном столе такой бардак развел! Клавиатура у Разлогова всегда валялась отдельно от монитора, и, чтобы напечатать что-нибудь, он долго и бестолково ее искал, зато уж печатал, как из пулемета по врагам строчил, куда там секретарше Варе!

Телефоны он терял и забывал где ни попадя, и сколько раз Вадиму приходилось с полдороги возвращаться на работу, везти оставленный в машине телефон!

Ручки покупал дорогие, но не брезговал и пластмассовыми, с дурацкими школьными колпачками, и они потом глупо торчали из кармашка его пиджака, чем причиняли Вадиму невыносимые страдания. Он любил, чтобы все было безупречно.

К машинам Разлогов всегда был равнодушен, но тут Вадим маленько подозревал его в неискренности. Вроде бы и равнодушен, а никогда и ничего дешевле представительского «Мерседеса» себе не брал. В выходные ездил на тяжелом и мощном английском джипе, в багажнике возил свою псину – господи, прости, исчадие ада, а не собака! Морда квадратная, уши висят, слюни текут, хвост палка палкой, но толщиной в мужскую руку. А воняет!.. А линяет!.. Вдвоем с собакой за выходные они так уделывали джип, что Вадим брезговал в него садиться, хоть газетку подстилай.

Газетку он не подстилал, конечно, но прежде чем гнать джип на мойку, долго и всерьез демонстрировал скучающим и незанятым дружбанам-водителям разлоговские безобразия – нет, вы гляньте только, до чего шеф свою машину довел!

И где теперь Разлогов? И что будет с его джипом? Продадут ведь, верняк, продадут!

– Странно, – вдруг встревоженно сказала Варя, про которую Вадим и позабыл совсем. – Очень странно.

Она все возилась в книжном шкафу, гремела ключами.

– Чего странно-то?

– Да не открывается!

– Чего там у тебя не открывается?..

Вот ведь бабы, а?.. Двери у них никогда не открываются, ключи застревают, каблуки подворачиваются, вместо тормоза как-то само собой на газ нажимается, и туда же – эмансипация у них!.