Если то, что сказал Нильс, правда, то фонду «Тетон» конец. Принять это после владевшей им последние полчаса эйфории было невообразимо трудно. Но мысль о неизбежность краха постепенно заполняла его сознание. В каком-то смысле он был похож на человека, попавшего в зыбучий песок во время прилива.

Но тонущий человек должен бороться за свою жизнь. В его груди клокотала ярость, а где-то в желудке возник болезненный комок. Внутри его что-то сорвалось, он схватил кожаный стул, стоивший четыре тысячи баксов, и швырнул в противоположную стену, разбив демонстрационную доску. Некоторое время Мартель стоял, приложив лоб к холодному стеклу окна. Обернувшись, он увидел, как с портрета на стене ухмыляется его жена. Поскольку никакого острого предмета поблизости не оказалось, Мартель схватил гелиевую ручку и принялся рвать ею холст картины. Он рвал и колол до тех пора, пока знакомое лицо, с его фальшивой улыбкой невинности, не превратилось в лохмотья. Ударом ноги Мартель сбил с подставки очередной керамический шедевр, потерял при ударе равновесие и грохнулся вместе с проклятым горшком на пол. Затем он долго лежал, рыдая.

Ему показалось, что кто-то приоткрыл и тут же резко захлопнул дверь кабинета. Они оставили его один на один с позором поражения.

Он лежал, по его щекам ручьем лились слезы, но где-то в глубинах сознания у него возникла идея, которая, постепенно разрастаясь, заняла его мозг целиком. Это было последнее испытание. Чтобы спастись, необходимо чудо. Но Мартель верил в чудеса. Они прекрасно помогали ему в прошлом, помогут и в будущем. Он должен верить в Бога, в горы или в нечто иное, чем бы оно ни было. «Возьми себя в руки. Успокойся. Думай».

Мартель поднялся, взял стул и принялся смотреть в окно, за которым продолжал падать снег. Где-то там, за этой непроглядной белизной, высился Гранд-Тетон – неподвижный, несокрушимый, вечный.

«Думай».

Зародившаяся в глубине сознания идея начала принимать более отчетливые формы. Вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее. Идея была страшно дерзкой. Но что такое Мартель, если не сама дерзость?

37

Аэропорт Джексон-Холла был небольшим, но работал эффективно. Там привыкли иметь дело с сильными снегопадами, и продолжавший валить снег почти не отражался на деятельности порта. Кальдеру пришлось ждать двадцать минут, пока принадлежавший «Блумфилд-Вайс» реактивный самолет кружил над Скалистыми горами на высоте несколько тысяч метров. Как только наземные службы аэропорта зафиксировали ослабление снегопада, самолет получил разрешение на посадку. На нем прилетели Сидни Штал, Тарек и еще несколько человек. Что касается армии бухгалтеров, юристов, трейдеров и аудиторов, то они должны были прибыть регулярными рейсами из Нью-Йорка и Токио через несколько часов.

Стоя у окна терминала, Кальдер наблюдал, как банкиры, подняв воротники плащей и втянув головы в плечи, чуть ли не рысцой движутся по бетонному полю, торопясь укрыться от начавшего валить с прежней силой снега. Тарек, увидев Кальдера, широко улыбнулся, а подойдя, крепко пожал руку друга. Штал принялся стряхивать снег с плаща, во рту у него дымилась изрядно помятая и мокрая сигара. Штал был невысоким человечком лет шестидесяти, однако из всех пор его организма ключом била энергия. Заметив запрещающий курение знак и сурово взирающего на него охранника, он оставил в покое плащ и быстро зашагал к Тареку и Кальдеру.

Кальдеру в его бытность трейдером в Нью-Йорке довелось несколько раз обменяться любезностями со Шталом. С тех пор прошло несколько лет, и Кальдер не знал, стоит ему называть себя или нет. Однако Штал сразу его узнал.

– Зеро! Как дела? Ты на машине?

Кальдер утвердительно кивнул.

– Ты не будешь возражать, если я стану в ней курить?

– Не буду, Сидни. Курите сколько душе угодно.

– В таком случае я еду с тобой.