Изменить размер шрифта - +
Вот он идёт по селу в своей широкой шляпе – и ему кланяются прихожане, – и дети, и взрослые, и старики. И вот он у постели умирающей молодой девушки. Она желает исповедаться в своих грехах перед смертью. Ей жить остаётся только несколько часов ещё… Но она прекрасна, обольстительно хороша. Пылают лихорадочным румянцем её щёки, разметались по белоснежной подушке её чёрные волосы, полуоткрыты её чудные губы, а очи горят последним огнём, что вот-вот сожжёт её всю.

Они одни в этой богатой, роскошной комнате, двери наглухо заперты; открыты лишь окна; из цветущего сада льётся мягкое благоухание; слышатся издали греховные, как змея заползающие в душу звуки оркестра, который играет на эстраде у берега моря. Эти звуки должны мешать исповеди; ксёндз хочет закрыть окна, но больная не позволяет: ей нужно воздуха, как можно больше воздуха.

Он прислушивается к исповеди, но мало понимает. Демон мутит его разум, и его кровь превращает в кипящую лаву. Темнеет у него в глазах.

Она в религиозном экстазе говорит слова исповеди и не замечает, что сбросила с себя одеяло, что обнажились дивно очерченные плечи и девственная грудь, и что она так опьяняюще соблазнительна… Думает она только о будущей жизни, в которую перейдёт скоро…

Ксёндз, молодой, красивый берёт её за руку и шепчет безумные слова соблазна и страсти. А в окна льётся аромат цветущего сада, и слышится далёкая, сладостно ласкающая слух греховная музыка.

Ксёндз говорит:

– Сегодня ты умрёшь… Ты это знаешь… Спасенья нет от смерти. Но ты – прекрасна… Ты сводишь меня с ума… Послушай: я буду молиться за тебя, хотя, ведь, ты почти безгрешна… То, в чём покаялась ты; дитя: твои мечты, желанья, – всё это маленький, ничтожный грех… А самый большой грех в том; чего ты не знаешь… Слушай: грех уносить в могилу эту дивную твою красоту, когда ты ещё можешь дать счастье человеку… Дай мне это счастье, – мне хватит его на всю мою жизнь… Я буду жить воспоминанием о нём, об этом жгучем счастье… Дай же мне счастье, дитя моё!.. Ты должна это сделать…

Она не отвечает, – она поражена, старается что-то понять, в чём-то разобраться, – на глазах её слёзы.

А он уже сжимает её в трепетных объятьях, впивается поцелуем в девичьи уста и уже готов замереть в безумном счастье, – но раздаётся крик умирающей девушки…

Врываются в комнату люди… И позор… И ужас…

И вот – каторга.

И думают, может быть, те люди, что каторга для него в этих стенах, на этом далёком, суровом острове…

Нет, не в этом, совсем не в этом для него каторга… Ах, всё это – такие пустяки… И только лишь то, что творится в больной душе человека, – только то можно назвать каторгой.

Быстрый переход