– Скотт поднялся и пошел на кухню. Кошак Билл гордо шествовал впереди, держа хвост трубой. Он ступал по-кошачьи легко и упруго, и Скотт тоже чувствовал невероятную легкость в ногах. Бодрая поступь, летящий шаг.
Он выложил «Фрискис» в кошачью миску. Билл жадно набросился на еду, а Скотт вышел на крыльцо, чтобы глотнуть свежего воздуха, прежде чем возвращаться к «ушастым» креслам Селби, уинфрийским кушеткам и высоким комодам на знаменитых изогнутых ножках, характерных для стиля королевы Анны. Стиля, по мнению Скотта, подходящего разве что для похоронных бюро. Массивные формы, тщившиеся казаться легкими. Но как говорится, о вкусах не спорят.
На крыльцо он вышел вовремя. Соседские «барышни», как назвал их доктор Боб, собрались на пробежку и уже сворачивали со своей подъездной дорожки на Вью-драйв, сверкая длинными, стройными ногами в крохотных спортивных шортах: синие у Дейдре Маккомб, красные у Мисси Дональдсон. Обе были в одинаковых белых футболках с рекламой их ресторана на Карбин-стрит. Следом за ними бежали два почти одинаковых боксера, Дам и Ди.
Скотту вспомнилось, что сказал на прощание доктор Боб (возможно, лишь для того, чтобы закончить их встречу на более легкой ноте). Что-то про конфликт Скотта с ресторанными барышнями. Доктор не ошибся. Это была не горечь былых отношений и не загадочная потеря веса, а скорее выскочившая на губе лихорадка, которая никак не желала проходить. Особенно Скотта раздражала Дейдре, с ее вечной слегка презрительной улыбочкой, словно говорившей: Господи, дай мне сил вытерпеть этих придурков.
Решение пришло внезапно. Скотт быстро сбегал к себе в кабинет (ловко перемахнув через Билла, разлегшегося на полу в прихожей) и схватил со стола планшет. Бегом вернулся на крыльцо и запустил приложение для фотокамеры.
Он не боялся, что его заметят. Крыльцо было застеклено, а соседки и не смотрели в его сторону. Они бежали по обочине, сверкая ослепительно-белыми кроссовками и ритмично покачивая собранными в хвост волосами. Их собаки, коренастые, но еще молодые и вполне бодрые, трусили следом.
Скотт уже дважды ходил к соседкам по поводу этих собак. Оба раза он разговаривал с Дейдре и терпеливо выслушивал, как она с неизменной презрительной улыбочкой разъясняла ему, что их собаки никак не могут делать свои дела у него на лужайке. Их задний двор огорожен забором, говорила она, а когда они все вместе выходят на улицу («Ди и Дам всегда сопровождают нас с Мисси на ежедневных пробежках»), собаки, будучи очень воспитанными, никогда не позволяют себе ничего такого.
– Они, наверное, чуют моего кота, – сказал тогда Скотт. – Это война за территорию. Я все понимаю. Я понимаю, что вам не хочется брать собак на поводок, когда вы выходите на пробежку, но я был бы очень признателен, если бы вы проверяли мою лужайку на обратном пути и при необходимости приводили ее в порядок.
– Приводили в порядок, – повторила Дейдре, улыбаясь. – Звучит немного по-милитаристски, но, наверное, это мои тараканы.
– Называйте, как вам больше нравится.
– Мистер Кэри, возможно, собаки действительно, как вы выражаетесь, делают свои дела на вашей лужайке, но это не наши собаки. Может быть, вас беспокоит что-то еще? Нет ли у вас, часом, предубеждений против однополых браков?
Скотт чуть не рассмеялся, но это был бы плохой – даже трамповский – дипломатический ход.
– Ни в коем случае. У меня предубеждение против сюрпризов, оставленных на моей лужайке одним из ваших боксеров.
– Замечательно поговорили, – сказала Дейдре все с той же презрительной улыбочкой (которая не то чтобы бесила, как она, вероятно, надеялась, однако изрядно раздражала) и аккуратно, но твердо захлопнула дверь у него перед носом.
Впервые за долгое время Скотт и думать забыл о своей странной потере веса. |