— Он смог и позволил. — Генерал вышел из-за письменного стола. — Быстро сообразил. Молодец.

— Но зачем? — спросил Мерсер.

— Чтобы еще крепче связать по рукам и ногам этого скользкого Филмера.

Стоя передо мной, генерал небрежно взял меня за руку и помог встать.

— Это правда? — недоверчиво спросил меня Мерсер.

— Хм-м…

Я кивнул и с трудом выпрямился, стараясь не кривиться от боли.

— Не беспокойтесь за него, — сказал генерал. — Он привык объезжать диких жеребцов и бог знает кого еще.

Все трое, словно некий триумвират, смотрели на меня, стоящего в форменной одежде официанта, как будто я явился с другой планеты.

— Это я послал его с этим поездом, — сказал генерал, — чтобы не дать Филмеру сделать то, что он собирался сделать. — На его лице мелькнула усмешка. — Что-то вроде поединка. Заезд из двух лошадей.

— Временами казалось, что они идут ноздря в ноздрю, — сказал Мерсер.

Генерал подумал:

— Возможно. Но наш пришел на полголовы впереди.

Мы с Мерсером Лорримором смотрели скачки из маленькой комнатки рядом с большим залом, где проходил прием. Это была личная комната председателя правления ипподрома, куда он мог, когда хотел, удалиться с друзьями; соответственно она была обставлена со всевозможным комфортом и отделана в нежно-бирюзовых и золотых тонах.

Председатель правления был огорчен, узнав, что Мерсер считает невозможным для себя присутствовать на ужине так скоро после смерти сына, но понял его чувства и предложил ему эту свою комнату. Мерсер спросил, не хочу ли я присоединиться к нему, и вот мы с ним попивали президентское шампанское, смотрели в окно на скаковую дорожку далеко внизу и разговаривали большей частью про Филмера.

— Знаете, он мне нравился, — сказал Мерсер озадаченно.

— Он умеет быть обаятельным.

— Билл Бодлер пытался предостеречь меня в Виннипеге, — сказал он, но я и слушать не захотел. Я действительно думал, что процесс над ним был подстроен и что он не виноват. Он сам мне так говорил… и говорил, что не питает ни малейшего зла против Жокей-клуба.

Я улыбнулся.

— Еще как питает, — сказал я. — Он пригрозил им прямо в глаза, что найдет способ сунуть им палку в колеса и устроить неприятности в международном масштабе. Маклахлан оказался той самой палкой.

Мерсер сидел в огромном кресле, а я стоял у окна.

— А почему против Филмера возбудили дело, — спросил он, — если доказательства были так слабы?

— Доказательства были железные, — ответил я. — Филмер подослал одного очень опасного человека, который запугал всех четверых свидетелей обвинения, и дело развалилось. На этот раз, сегодня утром, мы решили устроить что-то вроде репетиции суда, чтобы он не мог добраться до свидетелей, и все зафиксировать на случай, если кто-нибудь потом пойдет на попятный.

Он скептически взглянул на меня:

— Вы думали, что меня можно запугать? Уверяю вас, что нет. Теперь уже нет.

После паузы я сказал:

— У вас есть Занте. У Эзры Гидеона были дочери и внуки. Одна из свидетельниц по делу о Поле Шеклбери взяла назад свои показания, потому что ей объяснили, что случится с ее шестнадцатилетней дочерью, если она этого не сделает.

— Господи, — сказал он с тревогой, — надеюсь, теперь его упрячут за решетку?

— Во всяком случае, лишат допуска на скачки, а этого он хочет меньше всего. Он и убийство Пола Шеклбери организовал, чтобы этого не случилось.